большевизм марксизм-ленинизм Революция.РУ большевизм марксизм-ленинизм Революция.РУ

 

 

Ленин В.И.


ЧТО ДЕЛАТЬ?

НАБОЛЕВШИЕ ВОПРОСЫ НАШЕГО ДВИЖЕНИЯ

 

В начало

IV

КУСТАРНИЧЕСТВО ЭКОНОМИСТОВ И ОРГАНИЗАЦИЯ РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ

 

Разобранные нами выше утверждения “Раб. Дела”, что экономическая борьба есть наиболее широко применимое средство политической агитации, что наша задача теперь — придать самой экономической борьбе политический характер и т. п., выражают собою узкое понимание не только наших политических, но и наших организационных задач. Для “экономической борьбы с хозяевами и с правительством” совершенно не нужна, — а потому на такой борьбе не может и выработаться, — общерусская централизованная организация, объединяющая в один общий натиск все и всяческие проявления политической оппозиции, протеста и возмущения, организация, состоящая из революционеров по профессии и руководимая настоящими политическими вождями всего народа. Да это и понятно. Характер организации всякого учреждения естественно и неизбежно определяется содержанием деятельности этого учреждения. Поэтому “Раб. Дело” своими выше разобранными утверждениями освящает и узаконяет не только узость политической деятельности, но и узость организационной работы. И в этом случае, как и всегда, оно является органом, сознательность которого пасует пред стихийностью. А между тем преклонение пред -стихийно складывающимися формами организации, отсутствие сознания того, насколько узка и примитивна наша организационная работа, какие еще мы “кустари” в этой важной области, отсутствие этого сознания, говорю я, представляет собою настоящую болезнь нашего движения. Это не болезнь упадка, а болезнь роста, само собою разумеется. Но именно теперь, когда волна стихийного возмущения захлестывает, можно сказать, нас, как руководителей и организаторов движения, особенно необходима самая непримиримая борьба против всякой защиты отсталости, против всякого узаконения узости в этом деле, особенно необходимо пробудить в каждом, кто участвует в практической работе или только собирается взяться за нее, недовольство господствующим у нас кустарничеством и непреклонную решимость избавиться от него.

а) ЧТО ТАКОЕ КУСТАРНИЧЕСТВО?


Попробуем ответить на этот вопрос маленькой картинкой деятельности типичного социал-демократического кружка 1894—1901 годов. Мы уже указывали на повальное увлечение марксизмом учащейся молодежи этого периода. Это увлечение относилось, разумеется, не только и даже не столько к марксизму, как к теории, а как к ответу на вопрос: “что делать?”, как к призыву идти в поход на врага. И новые ратники шли в поход с удивительно первобытным снаряжением и подготовкой. В массе случаев не было даже почти никакого снаряжения и ровно никакой подготовки. Шли на войну, как мужики от сохи, захватив одну только дубину. Кружок студентов, без всякой связи с старыми деятелями движения, без всякой связи с кружками в других местностях или даже в других частях города (или в иных учебных заведениях), без всякой организации отдельных частей революционной работы, без всякого систематического плана деятельности на сколько-нибудь значительный период, заводит связи с рабочими и берется за дело. Кружок развертывает постепенно более и более широкую пропаганду и агитацию, привлекает фактом своего выступления сочувствие довольно широких слоев рабочих, сочувствие некоторой части образованного общества, доставляющего деньги и отдающего в распоряжение “Комитету” новые и новые группы молодежи. Растет обаяние коми-юта (или союза борьбы), растет размах его деятельности, и он расширяет эту деятельность совершенно стихийно: те же люди, которые год или несколько месяцев тому назад выступали в студенческих кружках и решали вопрос: “куда идти?”, которые заводили и поддерживали сношения с рабочими, изготовляли и выпускали листки, заводят связи с другими группами революционеров, раздобывают литературу, берутся за издание местной газеты, начинают говорить об устройстве демонстрации, переходят, наконец, к открытым военным действиям (причем этим открытым военным действием может явиться, смотря по обстоятельствам, и первый же агитационный листок, и первый номер газеты, и первая демонстрация). И обыкновенно первое же начало этих действий ведет за собою немедленно полный провал. Немедленно и полный именно потому, что эти военные действия явились не результатом систематического, заранее обдуманного и исподволь подготовленного плана длинной и упорной борьбы, а просто стихийным ростом традиционно ведущейся кружковой работы; потому что полиция, естественно, почти всегда знала всех главных деятелей местного движения, “зарекомендовавших” себя еще со студенческой скамьи, и только выжидала самого удобного для нее момента облавы, нарочно давая кружку достаточно разрастись и развернуться, чтобы иметь осязательный corpus delicti, и нарочно оставляя всегда нескольких известных ей лиц “на разводку” (как гласит техническое выражение, употребляемое, насколько мне известно, и нашим братом, и жандармами). Такую войну нельзя не сравнить с походом вооруженных дубинами шаек крестьян против современного войска. И надо только удивляться жизненности движения, которое ширилось, росло и одерживало победы, несмотря на это полное отсутствие подготовки у сражавшихся. Правда, с исторической точки зрения, примитивность снаряжения была не только неизбежна вначале, но даже законна, как одно из условий широкого привлечения ратников. Но как только начались серьезные военные действия (а они начались уже, в сущности, с летних стачек 1896 года), — недостатки нашей военной организации стали все сильнее и сильнее давать себя чувствовать. Опешив на первых порах и наделав ряд ошибок (вроде обращения к обществу с описанием злодейств социалистов или ссылки рабочих из столиц в промышленные центры провинции), правительство вскоре приспособилось к новым условиям борьбы и сумело поставить на надлежащие места свои, вооруженные всеми усовершенствованиями, отряды провокаторов, шпионов и жандармов. Погромы стали так часто повторяться, захватывать такую массу лиц, выметать до такой степени начисто местные кружки, что рабочая масса теряла буквально всех руководителей, движение приобретало невероятно скачкообразный характер, и абсолютно никакой преемственности и связности работы не могло установиться. Поразительная раздробленность местных деятелей, случайность состава кружков, неподготовленность и узкий кругозор в области теоретических, политических и организационных вопросов были неизбежным результатом описанных условий. Дело дошло до того, что в некоторых местах рабочие в силу недостатка у нас выдержки и конспиративности проникаются ^недоверием к интеллигенции и сторонятся от нее: интеллигенты, говорят они, слишком необдуманно приводят к провалам!Что это кустарничество стало, наконец, ощущаться всеми мыслящими социал-демократами, как болезнь, — это знает каждый, сколько-нибудь знакомый с движением. А чтобы читатель, незнакомый с ним, не подумал, что мы “конструируем” искусственно особую стадию или особую болезнь движения, —мы сошлемся на упомянутого уже раз свидетеля. Пусть не посетуют на нас за длинную выписку.“Если постепенный переход к более широкой практической деятельности, — пишет Б—в в № 6 “Раб. Дела”, — переход,находящийся в прямой зависимости от общего переходного времени, переживаемого русским рабочим движением, является характерной чертой... то есть еще другая не менее интересная черта в общем механизме русской рабочей революции. Мы говорим о том общем недостатке годных к действию революционных сил, который ощущается не только в Петербурге, но и во всей России. С общим оживлением рабочего движения, с общим развитием рабочей массы, с все учащающимися случаями стачек, с все более открытой массовой борьбой рабочих, усиливающей правительственные преследования, аресты, ссылку и высылку, этот недостаток в качественно высоких революционных силах становится все заметнее и, несомненно, остается не без влияния на глубину и общий характер движения. Многие стачки проходят без сильного и непосредственного воздействия революционных организаций... чувствуется недостаток в агитационных листках и нелегальной литературе... рабочие кружки остаются без агитаторов... Рядом с этим замечается постоянная нужда в денежных средствах. Словом, рост рабочего движения опережает рост и развитие революционных организаций. Наличный состав действующих революционеров оказывается слишком незначительным, чтобы сосредоточить в своих руках влияние на всю волнующуюся рабочую массу, чтобы придать всем волнениям хотя бы оттенок стройности и организованности... Отдельные кружки, отдельные революционеры не собраны, не объединены, не составляют единой, сильной и дисциплинированной организации с планомерно развитыми частями” .. И, оговорившись, что немедленное появление новых кружков, на место разбитых, “доказывает только жизненность движения... но не показывает еще наличность достаточного количества вполне пригодных революционных деятелей”, автор заключает: “Практическая неподготовленность петербургских революционеров сказывается и в результатах их работы. Последние процессы, особенно групп “Самоосвобождение” и “Борьба труда с капиталом” 71, ясно показали, что молодой агитатор, незнакомый детально с условиями труда, а следовательно, и агитации на данном заводе, не знающий принципов конспирации и усвоивший” (усвоивший ли?) “только общие взгляды социал-демократии, может проработать каких-нибудь 4, 5, 6 месяцев. Затем наступает арест, часто влекущий за собой разгром всей организации или по крайней мере части ее. Спрашивается, возможна ли успешная и плодотворная деятельность группы, если время существования этой группы определяется месяцами? Очевидно, недостатки существующих организаций нельзя целиком относить на счет переходного времени... очевидно, количественный и, главное, качественный состав действующих организаций играет здесь немаловажную роль, и первой задачей наших социал-демократов... должно быть реальное объединение организаций при строгом выборе членов”.


б) КУСТАРНИЧЕСТВО И ЭКОНОМИЗМ

Мы должны теперь остановиться на вопросе, который наверное напрашивается уже у всякого читателя. Можно ли ставить в связь это кустарничество, как болезнь [роста, свойственную всему движению, с “экономизмом”, как с одним из течений в русской социал-демократии? Мы думаем, что да. Практическая неподготовленность, неумелость организационной работы обща действительно всем нам, в том числе и тем, кто с самого начала неуклонно стоял на точке зрения революционного марксизма. И за неподготовленность самое по себе никто не мог бы, конечно, и винить практиков. Но кроме неподготовленности в понятие “кустарничества” входит еще л нечто другое: узкий размах всей революционной работы вообще, непонимание того, что на этой узкой работе и не может сложиться хорошая организация революционеров, наконец—и это главное—попытки оправдать эту узость и возвести в особую “теорию”, т. е. преклонение пред стихийностью и в этой области. Раз только обнаружились такие попытки, — стало уже несомненным, что кустарничество связано с “экономизмом” и что мы не избавимся от узости нашей организационной деятельности, не избавившись от “экономизма” вообще (т. е. узкого понимания и теории марксизма и роли социал-демократии и политических задач ее). А попытки эти обнаружились в двояком направлении. Одни стали говорить: рабочая масса не выдвинула еще сама таких широких и боевых политических задач, которые ей “навязывают” революционеры, она должна еще бороться за ближайшие политические требования, вести “экономическую борьбу с хозяевами и с правительством” (а этой “доступной” массовому движению борьбе естественно соответствует и “доступная” даже самой неподготовленной молодежи организация). Другие, далекие от всякой “постепеновщины”, стали говорить: возможно и должно “совершить политическую революцию”, но для этого нет никакой надобности в создании крепкой организации революционеров, воспитывающей пролетариат стойкой и упорной борьбой; для этого достаточно, чтобы мы все схватились за “доступную” и знакомую уже дубину. Говоря без аллегорий — чтобы мы устроили всеобщую стачку; или чтобы мы возбудили “вялый” ход рабочего движения посредством “эксцитативного террора”. Оба эти направления, и оппортунисты и “революционисты”, пасуют пред господствующим кустарничеством, не верят в возможность избавления от него, не понимают нашей первой и самой настоятельной практической задачи: создать организацию революционеров, способную обеспечить энергию, устойчивость и преемственность политической, борьбы.Мы сейчас привели слова Б—ва: “рост рабочего движения опережает рост и развитие революционных организаций”. Это “ценное сообщение близкого наблюдателя” (отзыв редакции “Рабочего Дела” о статье Б—ва) имеет для нас двойную ценность. Оно показывает, что мы были правы, усматривая основную причину современного кризиса в русской социал-демократии в отсталости руководителей (“идеологов”, революционеров, социал-демократов) от стихийного подъема масс. Оно показывает, что именно прославлением и защитой кустарничества являются все эти рассуждения авторов “экономического” письма (в № 12 “Искры”), Б. Кричевского и Мартынова об опасности преуменьшать значение стихийного элемента, серой текущей борьбы, о тактике-процессе и проч. Эти люди, которые без пренебрежительной гримасы не могут произносить слово: “теоретик”, которые называют “чутьем к жизни”) свое коленопреклонение пред житейской неподготовленностью и неразвитостью, обнаруживают на деле непонимание самых настоятельных наших практических задач. Людям отставшим кричат: идите в ногу! не опережайте! Людям, страдающим от недостатка энергии и инициативы в организационной работе, от недостатка “планов” широкой и смелой постановки дела, кричат о “тактике-процессе”! Основной наш грех состоит в принижении наших политических и организационных задач до ближайших, “осязательных”, “конкретных” интересов текущей экономической борьбы, — а нам продолжают напевать: самой экономической борьбе надо придать политический характер! Еще раз: это буквально такое же “чутье к жизни”, которое обнаруживал герой народного эпоса, кричавший: “таскать вам не перетаскать!” при виде похоронной процессии.Вспомните, с каким несравненным, поистине “нарцисовским” высокомерием поучали эти мудрецы Плеханова: “рабочим кружкам вообще (sic!) недоступны политические задачи в действительном, практическом смысле этого слова, т. е. в смысле целесообразной и успешной практической борьбы за политические требования” (“Ответ редакции “Р. Д.””, стр. 24). Есть кружки и кружки, господа! Кружку “кустарей”, конечно, недоступны политические задачи, покуда эти кустари не сознали своего кустарничества и не избавились от него. Если же эти кустари кроме того влюблены в свое кустарничество, если они пишут слово “практический” непременно курсивом и воображают, что практичность требует принижения своих задач до уровня понимания самых отсталых слоев массы, — то тогда, разумеется, эти кустари безнадежны, и им, действительно, вообще недоступны политические задачи. Но кружку корифеев, вроде Алексеева и Мышкина, Халтурина и Желябова, доступны политические задачи в самом действительном, в самом практическом смысле этого слова, доступны именно потому и постольку, поскольку их горячая проповедь встречает отклик в стихийно пробуждающейся массе, поскольку их кипучая энергия подхватывается и поддерживается энергией революционного класса. Плеханов был тысячу раз прав, когда он не только указал этот революционный класс, не только доказал неизбежность и неминуемость его стихийного пробуждения, но и поставил даже перед “рабочими кружками”-высокую и великую политическую задачу. А вы ссылаетесь на возникшее с тех пор массовое движение для того, чтобы принизить эту задачу, — для того, чтобы сузить энергию и размах деятельности “рабочих кружков”. Что это такое, как не влюбленность кустаря в свое кустарничество? Вы хвастаетесь своей практичностью, а не видите того, знакомого всякому русскому практику факта, какие чудеса способна совершить в революционном деле энергия не только кружка, но даже отдельной личности. Или вы думаете, что в нашем движении не может быть таких корифеев, которые были в 70-х годах? Почему бы это? Потому что мы мало подготовлены? Но мы подготовляемся, будем подготовляться и подготовимся! Правда, на стоячей воде “экономической борьбы с хозяевами и с правительством” образовалась у нас, к несчастью, плесень, появились люди, которые становятся на колени и молятся на стихийность, благоговейно созерцая (по выражению Плеханова) “заднюю” русского пролетариата. Но мы сумеем избавиться от этой плесени. Именно теперь русский революционер, руководимый истинно революционной теорией, опираясь на истинно революционный и стихийно пробуждающийся класс, может наконец — наконец! — выпрямиться во весь свой рост и развернуть все свои богатырские силы. Для этого нужно только, чтобы среди массы практиков, среди еще большей массы людей, мечтающих о практической работе уже со школьной скамьи, всякое поползновение принизить наши политические задачи и размах нашей организационной работы встречало насмешку и презрение. И мы добьемся этого, будьте спокойны, господа! В статье “С чего начать?” я писал против “Рабочего Дела”: “В 24 часа можно изменить тактику агитации по какому-нибудь специальному вопросу, тактику проведения какой-нибудь детали партийной организации, а изменить не только в 24 часа, но хотя бы даже в 24 месяца свои взгляды на то, нужна ли вообще, всегда и безусловно, боевая организация и политиче-i екая агитация в массе, могут только люди без всяких устоев”. “Рабочее Дело” отвечает: “Это единственное из претендующих на фактический характер обвинение “Искры” ни на чем не основано. Читатели “Р. Дела” хорошо знают, что мы с самого начала не только звали к политической агитации, -не дожидаясь появления “Искры””... (говоря при этом, что не только рабочим кружкам, “но и массовому рабочему движению невозможно ставить первой политической задачей — низвержение абсолютизма”, а только борьбу за ближайшие политические требования, и что “ближайшие политические требования становятся доступными для массы после одной или, в крайнем случае, нескольких стачек”)... “а и своими изданиями доставляли из-за границы действующим в России товарищам единственный социал-демократический политически-агитационный материал”... (причем вы в этом единственном материале не только применяли наиболее широко политическую агитацию лишь на почве экономической борьбы, но и додумались наконец до того, что эта суженная агитация “наиболее широко применима”. И вы не замечаете, господа, что ваша аргументация доказывает именно необходимость появления “Искры” — при такого рода единственном материале — и необходимость борьбы “Искры” с “Рабочим Делом”?)... “С другой стороны, наша издательская деятельность на деле подготовляла тактическое единство партии”... (единство убеждения в том, что тактика есть процесс роста партийных задач, растущих вместе с партией? Ценное единство!)... “и тем самым возможность “боевой организации”, для создания которой Союз делал вообще все доступное для заграничной организации” (“Р. Д.” № 10, стр. 15). Напрасная попытка извернуться! Что вы делали все для вас доступное, этого я никогда и не думал отрицать. Я утверждал и утверждаю, что пределы “доступного” вам суживаются близорукостью вашего понимания. Смешно и говорить о “боевой организации” для борьбы за “ближайшие политические требования” или для “экономической борьбы с хозяевами и с правительством”. Но если читатель хочет видеть перлы “экономической” влюбленности в кустарничество, то он, разумеется, должен обратиться от эклектического и неустойчивого “Раб. Дела” к последовательной и решительной “Раб Мысли”. “Теперь два слова о собственно так называемой революционной интеллигенции, — писал Р. М. в “Отдельном приложении”, стр. 13, — она, правда, не pas показала на деле свою полную готовность “вступить в решительную схватку с царизмом”. Вся беда только в том, что, беспощадно преследуемая политической полицией, наша революционная интеллигенция принимала борьбу с этой политической полицией за политическую борьбу с самодержавием. Поэтому-то для нее до сих пор и остается невыясненным вопрос, “откуда взять силы для борьбы с самодержавием?””.Не правда ли, как бесподобно это великолепное пренебрежение к борьбе с полицией со стороны поклоннике (в худом смысле поклонника) стихийного движения! Нашу конспиративную неумелость он готов оправдать тем, что нам, при стихийном массовом движении, и не важна, в сущности, борьба с политической полицией!! Под этим чудовищным выводом подпишутся очень и очень немногие: до такой степени наболел у всех вопрос о недостатках наших революционных организаций. Но если под ним не подпишется, например, Мартынов, то только потому, что он не умеет или не имеет смелости додумывать до конца своих положений. В самом деле, разве такая “задача”, как выставление массой конкретных требований, сулящих осязательные результаты, требует особенной заботливости о создании прочной, централизованной, боевой организации революционеров? разве эту “задачу” не выполняет и такая масса, которая вовсе не “борется с политической полицией”? Больше того: разве эта задача была бы выполнима, если бы кроме немногих руководителей за нес не брались также (в громадном большинстве) такие рабочие, которые вовсе неспособны “бороться с политической полицией”? Такие рабочие, средние люди массы способны проявить гигантскую энергию и самоотвержение в стачке, в уличной борьбе с полицией и войском, способны (и одни только могут) решить исход всего нашего движения, — но именно борьба с политически полицией требует особых качеств, требует революционеров по профессии. И мы должны заботиться не только о том, чтобы масса “выставляла” конкретные требования, но и о том, чтобы масса рабочих “выставляла” все в большем числе таких революционеров по профессии. Мы подошли таким образом к вопросу о соотношении между организацией профессиональных революционеров и чисто рабочим движением. Мало отразившийся в литературе, этот вопрос много занимал нас, “политиков”, в разговорах и спорах с более или менее тяготеющими к “экономизму” товарищами. На нем стоит особо остановиться. Но сначала закончим еще одной цитатой иллюстрацию нашего положения о связи кустарничества с “экономизмом”.“Группа “Осв. труда”, — писал г. N. N. в своем “Ответе”, — требует прямой борьбы с правительством, не взвесив, где материальная сила для этой борьбы, не указав, где пути для нее”. И, подчеркнув последние слова, автор делает к слову “пути” такое примечание: “Это обстоятельство не может быть объяснено конспиративными целями, так как в программе речь идет не о заговоре, а о массовом движении. Масса же не может идти тайными путями. Разве возможна тайная стачка? Разве возможна тайная манифестация и петиция?” (“Vademecum”, стр. 59.) Автор вплотную подошел и к этой “материальной силе” (устроители стачек и манифестаций) и к “путям” для борьбы, но оказался все-таки в растерянном недоумении, ибо он “преклоняется” пред массовым движением, т. е. смотрит на него как на нечто, избавляющее нас от нашей, революционной, активности, а не как на нечто, долженствующее ободрять и подталкивать нашу революционную активность. Тайная стачка невозможна — для участников ее и непосредственно соприкасающихся с ней лиц. Но для массы русских рабочих эта стачка может остаться (и большей частью остается) “тайной”, ибо правительство позаботится отрезать всякое сношение с стачечниками, позаботится сделать невозможным всякое распространение сведений о стачке. Вот тут уже нужна специальная “борьба с политической полицией”, борьба, которую никогда не сможет активно вести столь же широкая масса, какая участвует в стачках. Эту борьбу должны организовать “по всем правилам искусства” люди, профессионально занятые революционной деятельностью. Организация этой борьбы не стала менее нужной оттого, что в движение стихийно втягивается масса. Напротив, от этого организация становится более нужной, ибо мы, социалисты, не исполнили бы своих прямых обязанностей перед массой, если бы не сумели помешать полиции делать тайной (а иногда и сами не подготовляли тайно) всякую стачку и всякую манифестацию. Суметь же это мы в состоянии именно потому, что стихийно пробуждающаяся масса будет выдвигать также из своей среды все большее и большее число “революционеров по профессии” (если мы не вздумаем на всякие лады приглашать рабочих топтаться на одном месте).


в) ОРГАНИЗАЦИЯ РАБОЧИХИ ОРГАНИЗАЦИЯ РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ

Если понятие политической борьбы для социал-демократа покрывается понятием “экономической борьбы с хозяевами и правительством”, то естественно ожидать, что понятие “организация революционеров” будет для него более или менее покрываться понятием: “организация рабочих”. И это действительно случается, так что, разговаривая об организации, мы оказываемся буквально говорящими на разных языках. Как сейчас помню, например, разговор с одним довольно последовательным “экономистом”, которого мне не доводилось знать раньше 72. Речь зашла о брошюре “Кто совершит политическую революцию?”, и мы быстро сошлись на том, что ее основной недостаток — игнорирование вопроса об организации. Мы воображали уже, что мы солидарны друг с другом — но... разговор идет дальше, и оказывается, что мы говорим про разное. Мой собеседник обвиняет автора за игнорирование стачечных касс, обществ взаимопомощи и т. п., я же имел в виду организацию революционеров, необходимую для “совершения” политической революции. И, как только обнаружилось это разногласие, — я не запомню уже, чтобы мне приходилось вообще по какому бы то ни было принципиальному вопросу соглашаться с этим “экономистом”!В чем же состоял источник наших разногласий? Да именно в том, что “экономисты” постоянно сбиваются с социал-демократизма на тред-юнионизм и в организационных, как и в политических, задачах. Политическая борьба социал-демократии гораздо шире и сложнее, чем экономическая борьба рабочих с хозяевами и правительством. Точно так же (и вследствие этого) организация революционной социал-демократической партии неизбежно должна быть иного рода, чем организация рабочих для такой борьбы. Организация рабочих должна быть, во-первых, профессиональной; во-вторых, она должна быть возможно более широкой; в-третьих, она должна быть возможно менее конспиративной (я говорю, разумеется, здесь и ниже, имея в виду только самодержавную Россию). Наоборот, организация революционеров должна обнимать прежде всего и главным образом людей, которых профессия состоит из революционной деятельности (потому я и говорю об организации революционеров, имея в виду революционеров-социал-демократов). Пред этим общим признаком членов такой организации должно совершенно стираться всякое различие рабочих и интеллигентов, не говоря уже о различии отдельных профессий тех и других. Эта организация необходимо должна быть не очень широкой и возможно более конспиративной. Остановимся на этом трояком различии.В странах с политической свободой различие профессиональной и политической организации совершенно ясно, как ясно и различие тред-юнионов и социал-демократии. Отношения последней к первым неизбежно видоизменяются, конечно, в разных странах смотря по историческим, юридическим и другим условиям, — они могут быть более или менее тесными, сложными и проч. (они должны быть, с нашей точки зрения, возможно более тесными и возможно менее сложными), но о совпадении организации профессиональных союзов с организацией социал-демократической партии в свободных странах нет и речи. В России же гнет самодержавия стирает, на первый взгляд, всякое различие между социал-демократической организацией и рабочим союзом, ибо всякие рабочие союзы и всякие кружки запрещены, ибо главное проявление и орудие экономической борьбы рабочих — стачка — является вообще уголовным (а иногда даже политическим!) проступком. Таким образом, наши условия, с одной стороны, очень “наталкивают” ведущих экономическую борьбу рабочих на политические вопросы, а, с другой стороны, “наталкивают” социал-демократов на смешение тред-юнионизма и социал-демократизма (и наши Кричевские, Мартыновы и К°, усердно толкуя о “наталкивании” первого рода, не замечают “наталкивания” второго рода). В самом деле, представьте себе людей, на 99 сотых поглощенных “экономической борьбой с хозяевами и правительством”. Одни из них в течение всего периода их деятельности (4—6 мес.) ни разу не натолкнутся на вопрос о необходимости более сложной организации революционеров; другие “натолкнутся”, пожалуй, на сравнительно распространенную бернштейнианскую литературу, из которой почерпнут убеждение в сугубой важности “поступательного хода серой текущей борьбы”. Третьи, наконец, увлекутся, может быть, соблазнительной идеей явить миру новый образец “тесной и органической связи с пролетарской борьбой”, связи профессионального и социал-демократического движения. Чем позже выступает страна на арену капитализма, а следовательно, и рабочего движения, — могут рассуждать такие люди, — тем больше могут социалисты принимать участия в профессиональном движении и оказывать ему поддержку, тем меньше может и должно быть не социал-демократических профессиональных союзов. До сих пор такое рассуждение вполне правильно, но беда в том, что идут еще дальше и мечтают о полном слиянии социал-демократизма и тред-юнионизма. Мы сейчас увидим на примере “Устава С.-Петербургского Союза борьбы”, как вредно отражаются эти мечты на наших организационных планах.Организации рабочих для экономической борьбы должны быть профессиональными организациями. Всякий социал-демократ-рабочий должен по мере возможности оказывать содействие и активно работать в этих организациях. Это так. Но вовсе не в наших интересах требовать, чтобы членами “цеховых” союзов могли быть только социал-демократы: это сузило бы размеры нашего влияния на массу. Пусть в цеховом союзе участвует всякий рабочий, понимающий необходимость объединения для борьбы с хозяевами и с правительством. Самая цель цеховых союзов была бы недостижима, если бы они не объединяли всех, кому доступна хотя бы только одна эта элементарная ступень понимания, если бы эти цеховые союзы не были бы очень широкими организациями. И чем шире эти организации, тем шире будет и наше влияние на них, влияние, оказываемое не только “стихийным” развитием экономической борьбы, но и прямым, сознательным воздействием социалистических членов союза на товарищей. Но при широком составе организации невозможна строгая конспирация (требующая гораздо большей подготовки, чем необходимо для участия в экономической борьбе). Как примирить это противоречие между необходимостью широкого состава и строгой конспирации? Как достигнуть того, чтобы цеховые организации были возможно менее конспиративны? Для этого может быть, вообще говоря, только два пути: либо легализация цеховых союзов (в некоторых странах предшествовавшая легализации социалистических и политических союзов), либо сохранение организации тайной, но настолько “свободной”, мало оформленной, lose, как говорят немцы, чтобы конспирация для массы членов сводилась почти к нулю.Легализация несоциалистических и неполитических рабочих союзов в России уже началась, и не может подлежать никакому сомнению, что каждый шаг нашего быстро растущего социал-демократического рабочего движения будет умножать и поощрять попытки этой легализации, — попытки, исходящие главным образом от сторонников существующего строя, но отчасти и от самих рабочих и от либеральной интеллигенции. Знамя легализации уже выкинуто Васильевыми и Зубатовыми, содействие ей уже обещано и дано гг. Озеровыми и Вормсами, среди рабочих есть уже последователи нового течения. И мы не можем отныне не считаться с этим течением. Как считаться, — об этом среди социал-демократов вряд ли может быть два мнения. Мы обязаны неуклонно разоблачать всякое участие Зубатовых и Васильевых, жандармов и попов в этом течении и разъяснять рабочим истинные намерения этих участников. Мы обязаны разоблачать также всякие примирительные, “гармонические” нотки, которые будут проскальзывать в речах либеральных деятелей на открытых собраниях рабочих, — все равно, берут ли они эти ноты в силу искреннего своего убеждения в желательности мирного сотрудничества классов, в силу ли желания подслужиться начальству или, наконец, просто по неловкости. Мы обязаны, наконец, предостерегать рабочих от той ловушки, которую им ставит зачастую полиция, высматривая “людей с огоньком” на этих открытых собраниях и в дозволенных обществах, пытаясь чрез посредство легальных организаций ввести провокаторов и в нелегальные.Но делать все это — вовсе не значит забывать о том, что в конце концов легализация рабочего движения принесет пользу именно нам, а отнюдь не Зубатовым. Напротив, как раз своей обличительной кампанией мы и отделяем плевелы от пшеницы. Плевелы мы уже указали. Пшеница, это — привлечение внимания еще более широких и самых отсталых слоев рабочих к социальным и политическим вопросам, это — освобождение нас, революционеров, от таких функций, которые по существу легальны (распространение легальных книг, взаимопомощь и т. п.) и развитие которых неизбежно будет давать нам все больший и больший материал для агитации. В этом смысле мы можем и должны сказать Зубатовым и Озеровым: старайтесь, господа, старайтесь! Поскольку вы ставите рабочим ловушку (в смысле ли прямого провокаторства или в смысле “честного” развращения рабочих “струвизмом”) — мы уже позаботимся о вашем разоблачении. Поскольку вы делаете действительный шаг вперед, — хотя бы в форме самого “робкого зигзага”, но шаг вперед — мы скажем: сделайте одолжение! Действительным шагом вперед может быть только действительное, хотя бы миниатюрное, расширение простора для рабочих. А всякое такое расширение послужит на пользу нам и ускорит появление таких легальных обществ, в которых не провокаторы будут ловить социалистов, а социалисты будут ловить себе адептов. Одним словом, наше дело теперь бороться с плевелами. Не наше дело растить в комнатных горшках пшеницу. Вырывая плевелы, мы тем самым очищаем почву для возможного прорастания семян пшеницы. И покуда Афанасии Иванычи с Пульхериями Ивановнами занимаются комнатным растениеводством, мы должны готовить жнецов, которые сумели бы и косить сегодняшние плевелы, и жать завтрашнюю пшеницу.Итак, посредством легализации решать вопрос о создании возможно менее конспиративной и возможно более широкой профессиональной организации мы не можем (но были бы очень рады, если бы Зубатовы и Озеровы открыли нам хотя частичную возможность такого решения, — для чего нам следует как можно энергичнее воевать с ними!). Остается путь тайных профессиональных организаций, и мы должны оказать всяческое содействие рабочим, которые уже вступают (как нам доподлинно известно) на этот путь. Профессиональные организации не только могут принести громадную пользу в деле развития и упрочения экономической борьбы, но и стать весьма важным пособником политической агитации и революционной организации. Для того, чтобы достигнуть этого результата, для того, чтобы направить начинающееся профессиональное движение в желательное для социал-демократии русло, — необходимо прежде всего ясно представить себе нелепость того плана организации, с которым вот уже почти пять лет носятся петербургские “экономисты”. План этот изложен и в “Уставе рабочей кассы” июля 1897 года (“Лист. “Раб.”” № 9—10, стр. 46, — из № 1 “Раб. Мысли”) и в “Уставе союзной рабочей организации” октября 1900 года (особый листок, печатанный в С.-Петербурге и упомянутый в № 1 “Искры”). Основной недостаток обоих уставов — детальное оформление широкой рабочей организации и смешение с этой последнею организации революционеров. Возьмем второй устав, как более разработанный. Корпус его состоит из пятидесяти двух параграфов: 23 параграфа излагают устройство, порядок ведения дел и пределы ведомства “рабочих кружков”, устраиваемых на каждой фабрике (“не более 10 человек”) и выбирающих “центральные (фабричные) группы”. “Центральная группа — гласит § 2 — следит за всем, что происходит на ее фабрике или заводе, и ведет хронику событий на нем”. “Центральная группа ежемесячно дает отчет всем плательщикам о состоянии кассы” (§ 17) и т. п. 10 параграфов посвящены “районной организации” и 19 — крайне сложному сплетению “Комитета рабочей организации” и “Комитета СПБ. Союза борьбы” (выборные от каждого района и от “исполнительных групп” — “групп пропагандистов, для сношения с провинцией, для сношения с заграницей, для заведования складами, издательской, кассовой”). Социал-демократия = “исполнительные группы” по отношению к экономической борьбе рабочих! Трудно было бы рельефнее демонстрировать, как сбивается мысль “экономиста” с социал-демократизма на тред-юнионизм, как чуждо ему всякое представление о том, что социал-демократ должен прежде всего думать об организации революционеров, способных руководить всей освободительной борьбой пролетариата. Говорить о “политическом освобождении рабочего класса”, о борьба с “царским произволом” — и писать такие уставы организации значит не иметь ровно никакого понятия о настоящих политических задачах социал-демократии. Ни единый из полусотни параграфов не обнаруживает и проблеска понимания того, что необходима самая широкая политическая агитация в массах, освещающая see стороны русского абсолютизма, весь облик разных общественных классов в России. Да и не только политические, даже тред-юнионистские цели неосуществимы при таком уставе, ибо они требуют организации по профессиям, о которой вовсе и не упоминается. Но едва ли не всего более характерна поразительная тяжеловесность всей этой “системы”, пытающейся связать каждую отдельную фабрику с “комитетом” постоянной нитью единообразных и до смешного мелочных правил, при трехстепенной системе выборов. Сдавленная узким кругозором “экономизма”, мысль ударяется здесь в детали, от которых так и отдает волокитой и канцелярщиной. На деле, конечно, три четверти всех этих параграфов никогда не применяются, но зато жандармам такая “конспиративная” организация с центральной группой на каждой фабрике облегчает устройство неимоверно широких провалов. Польские товарищи пережили уже такую полосу движения, когда все увлекались широким основанием рабочих касс, но они очень скоро отказались от этой мысли, убедившись, что доставляют только обильную жатву жандармам. Если мы хотим широких рабочих организаций и не хотим широких провалов, не хотим доставлять удовольствия жандармам, то мы должны стремиться к тому, чтобы 'эти организации были совершенно не оформлены. — Возможно ли будет тогда функционирование их? — А вот посмотрите на эти функции: “...следить за всем, что происходит на фабрике, и вести хронику событий на ней” (§ 2 устава). Неужели это непременно нужно оформливать? Неужели это не может быть еще лучше достигнуто корреспонденциями в нелегальные газеты без всякого образования для этого особых групп? “...Руководить борьбой рабочих за улучшение их положения на заводе” (§ 3 устава). Опять не к чему оформливать. Какие требования хотят выдвинуть рабочие, это всякий мало-мальски толковый агитатор выведает досконально из простой беседы, а выведав, сумеет передать в узкую уже, а не широкую, организацию революционеров для доставки соответствующего листка. “...Организовать кассу... со взносом по 2 коп. с рубля” (§ 9) — и затем ежемесячно давать всем отчет о кассе (§ 17), исключать не платящих членов (§ 10) и т. п. Вот это для полиции прямо рай, потому что ничего нет легче проникнуть во всю эту конспирацию “центральной фабричной кассы” и деньги конфисковать и всех лучших людей убрать. Не проще ли пускать копеечные или двухкопеечные марки со штемпелем известной (очень узкой и очень конспиративной) организации, или без всяких марок делать сборы, отчеты по которым печатает, с известным условным паролем, нелегальная газета? Цель будет достигнута та же, а жандармы во сто раз труднее доберутся тогда до нитей.Я мог бы продолжать свой примерный разбор устава, но думаю, что и сказанного довольно. Маленькое, тесно сплоченное ядро самых надежных, опытных и закаленных рабочих, имеющее доверенных людей в главных районах и связанное, по всем правилам строжайшей конспирации, с организацией революционеров, вполне сможет выполнить, при самом широком содействии массы и без всякого оформления, все функции, которые лежат на профессиональной организации, и кроме того выполнить именно так, как это желательно для социал-демократии. Только таким путем и можно достигнуть упрочения и развития, вопреки всем жандармам, социал-демократического профессионального движения.Мне возразят: организация до такой степени lose, что она и вовсе не оформлена, что в ней и членов-то даже, заведомых и зарегистрированных, никаких нет, не может быть и названа организацией. — Может быть. Я за названием не гонюсь. Но все, что нужно, эта “организация без членов” сделает и обеспечит с самого начала прочную связь наших будущих тред-юнионов с социализмом. А кто хочет широкой организации рабочих с выборами, отчетами, всеобщими голосованиями и пр. при абсолютизме, — тот просто неисправимый утопист.Мораль отсюда простая: если мы начнем с прочной постановки крепкой организации революционеров, то мы сможем обеспечить устойчивость движения в его целом, осуществить и социал-демократические и собственно тред-юнионистские цели. Если же мы начнем с наиболее якобы “доступной” массе (а на деле с наиболее доступной жандармам и делающей революционеров наиболее доступными полиции) широкой рабочей организации, то мы ни тех, ни других целей не осуществим, от кустарничества не избавимся и своей раздробленностью, своей вечной разгромленностью будем только делать наиболее доступными массе тред-юнионы зубатовского или озеровского типа.В чем же собственно должны состоять функции этой организации революционеров? — Об этом мы сейчас подробно побеседуем. Но сначала разберем еще одно весьма типичное рассуждение нашего террориста, который опять-таки оказывается (печальная его судьба!) в ближайшем соседстве с “экономистом”. В журнале для рабочих “Свобода” (“N” 1) есть статья “Организация”, автор которой хочет защитить своих знакомых, иваново-вознесенских рабочих-“экономистов”.“Плохо, — пишет он, — когда толпа безмолвна, бессознательна, когда движение идет не с низов. Вот посмотрите: студенты из университетского города разъезжаются на праздники или на лето по домам — и рабочее движение приостанавливается. Разве такое рабочее движение, подталкиваемое со стороны, может быть действительной силой? Куда там... Оно еще не выучилось ходить своими ногами, и его водят на помочах. И так во всем: студенты разъехались — остановка; выхватили наиболее способных из сливок — молоко закисло; арестовали “Комитет” — пока-то устроится новый, опять затишье; да неизвестно еще, какой устроится — может быть, совсем непохожий на прежний: тот говорил одно, а этот скажет обратное. Связь между вчерашним и завтрашним днем теряется, опыт прошлого не в поученье будущему. И все оттого, что нет корней в глубине, в толпе, работает не сотня дураков, а десяток умников. Десяток всегда можно выловить щучьим хайлом, но, раз организация охватывает толпу, все идет от толпы, — ничье усердие не в состоянии погубить дела” (63 стр.). Факты описаны верно. Картинка нашего кустарничества недурная. Но выводы — достойные “Рабочей Мысли” и по их неразумности, и по их политической бестактности. Это — верх неразумия, ибо автор смешивает философский и социально-исторический вопрос о “корнях” движения в “глубине” с технически-организационным вопросом о лучшей борьбе с жандармами. Это — верх политической бестактности, ибо вместо того, чтобы апеллировать от плохих руководителей' к хорошим руководителям, автор апеллирует от руководителей вообще к “толпе”. Это — такая же попытка. тащить нас назад в организационном отношении, как в политическом отношении тащит назад мысль о замене политической агитации эксцитативным террором. Я, право, испытываю настоящий embarras de richesses, не зная, с чего начать разбор преподносимой нам “Свободою” путаницы. Попробую начать, для наглядности, с примера. Возьмите немцев. Надеюсь, вы не станете отрицать, что у них организация охватывает толпу, все идет от толпы, рабочее движение научилось ходить своими ногами? А между тем как умеет эта миллионная толпа ценить “десяток” своих испытанных политических вождей, как крепко держится она за них! В парламенте бывало не раз, что депутаты враждебных партий дразнили социалистов: “хороши демократы! на словах только у вас движение рабочего класса, — а на деле выступает все та же компания вожаков. Все тот же Бебель, все тот же Либкнехт из года в год, из десятилетия в десятилетие. Да ваши якобы выборные делегаты от рабочих более несменяемы, чем назначаемые императором чиновники!” Но немцы встречали только презрительной усмешкой эти демагогические попытки противопоставить “вожакам” “толпу”, разжечь в последней дурные и тщеславные инстинкты, отнять у движения его прочность и его устойчивость посредством подрыва доверия массы к “десятку умников”. У немцев достаточно уже развита политическая мысль, достаточно накоплено политического опыта, чтобы понимать, что без “десятка” талантливых (а таланты не рождаются сотнями), испытанных, профессионально подготовленных и долгой школой обученных вождей, превосходно спевшихся друг с другом, невозможна в современном обществе стойкая борьба ни одного класса. Немцы видывали и в своей среде демагогов, которые льстили “сотням дураков”, превознося их над “десятками умников”, льстили “мускулистому кулаку” массы, возбуждая ее (подобно Мосту или Гассельману) на необдуманно “революционные” действия и поселяя недоверие к выдержанным и стойким вождям. И только благодаря неуклонной и непримиримой борьбе со всеми и всяческими демагогическими элементами внутри социализма так вырос и окреп немецкий социализм. А наши мудрецы в такой период, когда весь кризис русской социал-демократии объясняется тем, что у стихийно пробужденных масс не оказывается налицо достаточно подготовленных, развитых и опытных руководителей, вещают с глубокомыслием Иванушки: “плохо, когда движение идет не с низов”! - “Комитет из студентов не годится, он неустойчив”. — Совершенно справедливо. Но отсюда вывод тот, что нужен комитет из профессиональных революционеров, все равно, студент ли или рабочий сумеет выработать из себя профессионального революционера. А вы делаете вывод тот, что не след подталкивать рабочее движение со стороны! По своей политической наивности вы и не замечаете, что играете этим на руку нашим “экономистам” и нашему кустарничеству. В чем это выражалось, позвольте спросить, “подталкивание” наших рабочих нашими студентами? Единственно в том, что студент нес. рабочему те обрывки политического знания, которые у него были, те крохи социалистических идей, которые ему перепали (ибо главная умственная пища современного студента — легальный марксизм и не мог дать ничего кроме азбуки, кроме крох). Этакого-то “подталкивания со стороны” не слишком много, а, наоборот, слишком мало, безбожно и бессовестно мало было в нашем движении, ибо мы чересчур усердно варились в собственном соку, чересчур рабски преклонялись пред элементарной “экономической борьбой рабочих с хозяевами и с правительством”. Этаким-то “подталкиванием” во сто раз больше должны заниматься и будем заниматься мы, революционеры по профессии. Но именно тем, что вы выбираете такое гнусное слово, как “подталкивание со стороны”, которое неизбежно вызывает у рабочего (по крайней мере, у рабочего, столь же неразвитого, как неразвиты вы) недоверие ко всем, кто несет ему со стороны политическое знание и революционный опыт, вызывает инстинктивное желание дать отпор всем таким людям, — вы оказываетесь демагогом, а демагоги худшие враги рабочего класса. Да, да! Не спешите поднимать вопль по поводу “нетоварищеских приемов” моей полемики! Я и не думаю заподазривать чистоту ваших намерений, я уже сказал, что демагогам можно сделаться и в силу одной только политической наивности. Но я показал, что вы опустились до демагогии. И я никогда не устану повторять, что демагоги худшие враги рабочего класса. Худшие именно потому, что они разжигают дурные инстинкты толпы, что неразвитым рабочим невозможно распознать этих врагов, выступающих и иногда искренне выступающих в качестве их друзей. Худшие — потому, что в период разброда и шатания, в период, когда только еще складывается физиономия нашего движения, нет ничего легче, как демагогически увлечь толпу, которую потом только самые горькие испытания смогут убедить в ее ошибке. Вот почему лозунгом момента для современного русского социал-демократа должна быть решительная борьба и против опускающейся до демагогии “Свободы” и против опускающегося до демагогии “Рабочего Дела” (о чем еще подробно будет говорено ниже).“Десяток умников легче выловить, чем сотню дураков”. Эта великолепная истина (за преподнесение которой вам всегда будет аплодировать сотня дураков) кажется самоочевидной только благодаря тому, что вы во время хода рассуждения перескочили с одного вопроса на другой. Вы начали говорить и продолжаете говорить о вылавливании “комитета”, о вылавливании “организации”, а теперь перескочили на вопрос о вылавливании “корней” движения “в глубине”. Конечно, наше движение неуловимо только потому, что оно имеет сотни и сотни тысяч корней в глубине, но речь-то ведь идет совсем не об этом. В смысле “корней в глубине” нас не могут “выловить” и теперь, несмотря на все наше кустарничество, и тем не менее все мы жалуемся и не можем не жаловаться на вылавливание “организаций”, разрушающее всякую преемственность движения. А раз вы поставите вопрос о вылавливании организаций и не будете сбиваться с него, то я вам скажу, что десяток умников выловить гораздо труднее, чем сотню дураков. И я буду защищать это положение, сколько бы вы ни науськивали на меня толпу за мой “антидемократизм” и т. п. Под “умниками” в отношении организационном надо разуметь только, как я уже не раз указывал, профессиональных революционеров, все равно — из студентов или из рабочих они выработаются. И вот я утверждаю: 1) что ни одно революционное движение не может быть прочно без устойчивой и хранящей преемственность организации руководителей; 2) что, чем шире масса, стихийно вовлекаемая в борьбу, составляющая базис движения и участвующая в нем, тем настоятельнее необходимость в такой организации и тем прочнее должна быть эта организация (ибо тем легче всяким демагогам увлечь неразвитые слои массы); 3) что такая организация должна состоять главным образом из людей, профессионально занимающихся революционной деятельностью; 4) что в самодержавной стране, чем более мы сузим состав членов такой организации до участия в ней таких только членов, которые профессионально занимаются революционной деятельностью и получили профессиональную подготовку в -искусстве борьбы с политической полицией, тем труднее будет “выловить” такую организацию, и — 5) — тем шире будет состав лиц и из рабочего класса и из остальных классов общества, которые будут иметь возможность участвовать в движении и активно работать в нем. Предлагаю нашим “экономистам”, террористам и “экономистам-террористам” опровергнуть эти" положения, из которых я остановлюсь сейчас на двух последних. Вопрос о легкости выловить “десяток умников” и “сотню дураков” сводится к разобранному выше вопросу о том, возможна ли массовая организация при необходимости строжайшей конспирации. Широкую организацию мы никогда не сможем поставить на ту конспиративную высоту, без которой не может быть и речи об устойчивой и хранящей преемственность борьбе с правительством. И сосредоточение всех конспиративных функций в руках возможно небольшого числа профессиональных революционеров вовсе не означает, что эти последние будут “думать за всех”, что толпа не будет принимать деятельного участия в движении. Напротив, эти профессиональные революционеры будут выдвигаться толпой все в большем числе, ибо толпа будет тогда знать, что недостаточно собраться нескольким студентам и ведущим экономическую борьбу рабочим, чтобы составить “комитет”, а что необходимо годами вырабатывать из себя профессионального революционера, и толпа будет “думать” не об одном только кустарничестве, а именно о такой выработке. Централизация конспиративных функций организации вовсе не „означает централизации всех функций движения. Активное участие самой широкой массы в нелегальной литературе не уменьшится, а вдесятеро усилится оттого, что “десяток” профессиональных революционеров централизует конспиративные функции этого дела. Так и только так мы добьемся того, что чтение нелегальной литературы, сотрудничество в ней, отчасти даже и распространение ее почти перестанут быть конспиративным делом, ибо полиция скоро поймет нелепость и невозможность судебной и административной волокиты по поводу каждого экземпляра из разбрасываемых тысячами изданий. И это относится не только к печати, а и ко всем функциям движения, вплоть до демонстрации. Самое активное и самое широкое участие в ней массы не только не пострадает, а, напротив, много выиграет от того, что “десяток” испытанных, профессионально - вышколенных не менее нашей полиции, революционеров централизует все конспиративные стороны дела, подготовление листков, выработку приблизительного плана, назначение отряда руководителей для каждого района города, для каждого фабричного квартала, для каждого учебного заведения и т. п. (я знаю, мне возразят о “недемократичности” моих воззрений, но я отвечу на это, совсем неумное, возражение подробно ниже). Централизация наиболее конспиративных функций организацией революционеров не обессилит, а обогатит широту и содержательность деятельности целой массы других организаций, рассчитанных на широкую публику и потому возможно менее оформленных и возможно менее конспиративных: и рабочих профессиональных союзов, и рабочих кружков самообразования и чтения нелегальной литературы, и социалистических, а также демократических кружков во всех других слоях населения и проч. и проч. Такие кружки, союзы и организации необходимы повсюду в самом широком числе, с самыми разнообразными функциями, но нелепо и вредно смешивать их с организацией революционеров, стирать грань между ними, угашать в массе и без того невероятно потускневшее сознание того, что для “обслуживания” массового движения нужны люди, специально посвящающие себя целиком социал-демократической деятельности, и что такие люди должны с терпением и упорством вырабатывать из себя профессиональных революционеров. Да, это сознание невероятно потускнело. Основной наш грех в организационном отношении — что мы своим кустарничеством уронили престиж революционера на Руси. Дряблый и шаткий в вопросах теоретических, с узким кругозором, ссылающийся на стихийность массы в оправдание своей вялости, более похожий на секретаря тред-юниона, чем на народного трибуна, не умеющий выдвинуть широкого и смелого плана, который бы внушил уважение и противникам, неопытный и неловкий в своем профессиональном искусстве, — борьбе с политической полицией, — помилуйте! это — не революционер, а какой-то жалкий кустарь. Пусть не обижается на меня за это резкое слово ни один практик, ибо, поскольку речь идет о неподготовленности, я отношу его прежде всего к самому себе. Я работал в кружке, который ставил себе очень широкие, всеобъемлющие задачи, — и всем нам, членам этого кружка, приходилось мучительно, до боли страдать от сознания того, что мы оказываемся кустарями в такой исторический момент, когда можно было бы, видоизменяя известное изречение, сказать: дайте нам организацию революционеров — и мы перевернем Россию! И чем чаще мне с тех пор приходилось вспоминать о том жгучем чувстве стыда, которое я тогда испытывал, тем больше у меня накоплялось горечи против тех лжесоциал-демократов, которые своей проповедью “позорят революционера сан”, которые не понимают того, что наша задача — не защищать принижение революционера до кустаря, а поднимать кустарей до революционеров.


г) РАЗМАХ ОРГАНИЗАЦИОННОЙ РАБОТЫ

Мы слышали выше от Б—ва “о том недостатке годных к действию революционных сил, который ощущается не только в Петербурге, но и по всей России”. И вряд ли кто станет оспаривать этот факт. Но вопрос в том, как объяснить его? Б—в пишет: “Мы не будем вдаваться в выяснение исторических причин этого явления; скажем только, что общество, деморализованное продолжительной политической реакцией и разрозненное совершившимися и совершающимися экономическими изменениями, выделяет из своей среды крайне малое число лиц, годных к революционной работе; что рабочий класс, выделяя революционеров-рабочих, отчасти пополняет ряды нелегальных организаций, — но что число таких революционеров не отвечает потребностям времени. Тем более, что рабочий, занятый на фабрике 11Ѕ часов, по своему положению может исполнять преимущественно функции агитатора; пропаганда же и организация, доставка и воспроизведение нелегальной литературы, выпуск прокламаций и т. д. поневоле главной тяжестью ложатся на крайне незначительные интеллигентные силы” (“Р. Дело”, № 6, с. 38—39).Мы во многом не согласны с этим мнением Б—ва и особенно не согласны с подчеркнутыми нами словами, которые особенно рельефно показывают, что, исстрадавшись (как и всякий сколько-нибудь думавший практик) от нашего кустарничества, Б—в не может, вследствие его придавленности “экономизмом”, нащупать выход из невыносимого положения. Нет, общество выделяет крайне много лиц, годных для “дела”, но мы не умеем утилизировать всех их. Критическое, переходное состояние нашего движения в рассматриваемом отношении можно формулировать словами: людей нет и — людей масса. Людей масса, потому что и рабочий класс и все более и более разнообразные слои общества выделяют с каждым годом все больше и больше недовольных, желающих протестовать, готовых оказать посильное содействие борьбе с абсолютизмом, невыносимость которого еще не всеми сознается, но все более широкой массой и все острее ощущается. И в то же время людей нет, потому что нет руководителей, ,нет политических вождей, нет организаторских талантов, способных поставить такую широкую и в то же время единую и стройную работу, которая бы давала при-1менение каждой, хотя бы самой незначительной силе. “Рост и развитие революционных организаций” отстает не только от роста рабочего движения, что признает и Б—в, но и от роста общедемократического движения во всех слоях народа. (Впрочем, в настоящее время, вероятно, Б—в признал бы и это дополнением к еговыводу.) Размах революционной работы слишком узок сравнительно с широким стихийным базисом движения, слишком придавлен убогой теорией “экономической борьбы с хозяевами и с правительством”. А между тем в настоящее время не только политические агитаторы, но и организаторы-социал-демократы должны “идти во все классы населения”. И вряд ли хоть один практик усомнится в том, что социал-демократы могли бы распределить тысячи дробных функций своей организационной работы между отдельными представителями самых различных классов. Недостаток специализации — один из самых крупных недостатков нашей техники, на который так горько и так справедливо жалуется Б—в. Чем мельче будут отдельные “операции” общего дела, тем больше можно найти лиц, способных к выполнению таких операций (и совершенно неспособных в большинстве случаев к тому, чтобы стать профессиональными революционерами), и тем труднее для полиции “выловить” всех этих “детальных работников”, тем труднее для нее смастерить из поимки человека на какой-либо мелочи “дело”, окупающее расходы казны на “охрану”. А что касается числа готовых оказывать нам содействие лиц, то мы уже и в предыдущей главе указывали на гигантскую перемену, происшедшую в этом отношении за каких-нибудь пять лет. Но, с другой стороны, и для того, чтобы собрать воедино все эти мелкие дроби, и для того, чтобы не раздробить вместе с функциями движения самого движения, и для того, чтобы внушить исполнителю мелких функций ту веру в необходимость и значение его работы, без которой он никогда и не будет работать, —для всего этого необходима именно крепкая организация испытанных революционеров. При такой организации вера в силу партии укрепится тем более и распространится тем шире, чем конспиративнее будет эта организация, — а ведь на войне, известное дело, важнее всего внушить веру в свои силы не только своей армии, но и неприятелю и всем нейтральным элементам; дружественный нейтралитет может иногда решить дело. При такой организации, стоящей на твердом теоретическом базисе и располагающей социал-демократическим органом, нечего будет бояться того, что движение собьют с пути многочисленные, привлеченные к нему, “сторонние” элементы (напротив, именно теперь, при господствующем кустарничестве, мы наблюдаем, как многие социал-демократы тянут по линии “Credo”, воображая только себя социал-демократами). Одним словом, специализация необходимо предполагает централизацию и, в свою очередь, безусловно требует ее.Но сам же Б—в, так прекрасно обрисовавший всю необходимость специализации, недостаточно оценивает ее, по нашему мнению, во второй части приведенного рассуждения. Число революционеров из рабочих недостаточно, говорит он. Это совершенно справедливо, и мы опять-таки подчеркиваем, что “ценное сообщение близкого наблюдателя” вполне подтверждает наш взгляд на причины современного кризиса в социал-демократии, а следовательно, и на средства исцеления от него. Не только вообще отстают революционеры от стихийного подъема масс, но даже и рабочие-революционеры отстают от стихийного подъема рабочих масс. А этот факт самым наглядным образом подтверждает, даже с “практической” точки зрения, не только нелепость, но и политическую реакционность той “педагогии”, которою нас так часто угощают при обсуждении вопроса о наших обязанностях по отношению к рабочим. Этот факт свидетельствует, что самая первая, самая настоятельная наша обязанность — содействие выработке рабочих-революционеров, стоящих на таком же уровне в отношении партийной деятельности, как и интеллигенты-революционеры (мы подчеркиваем слова: в отношении партийной деятельности, ибо в других отношениях достижение такого же уровня рабочими, хотя и необходимо, но далеко не так легко и не так настоятельно). Поэтому главное внимание должно быть обращено на то, чтобы поднимать рабочих до революционеров, отнюдь не на то, чтобы опускаться самим непременно до “рабочей массы”, как хотят “экономисты”, непременно до “рабочих-середняков”, как хочет “Свобода” (поднимающаяся в этом отношении на вторую ступеньку экономической “педагогии”). Я далек от мысли отрицать необходимость популярной литературы для рабочих и особо популярной (только, конечно, не балаганной) литературы для особенно отсталых рабочих. Но меня возмущает это постоянное припутывание педагогии к вопросам политики, к вопросам организации. Ведь вы, господа радетели о “рабочем-середняке”, в сущности, скорее оскорбляете рабочих своим желанием непременно нагнуться, прежде чем заговорить о рабочей политике или о рабочей организации. Да говорите же вы о серьезных вещах выпрямившись, и предоставьте педагогию педагогам, а не политикам и не организаторам! Разве среди интеллигенции нет тоже передовиков, “середняков” и “массы”? Разве для интеллигенции не признается также всеми необходимость популярной литературы и не пишется эта литература? Но представьте только себе, что в статье об организации студентов или гимназистов автор станет, как открытие какое-то, разжевывать, что нужна прежде всего организация “студентов-середняков”. Такого автора наверное осмеют — и поделом. Да вы дайте нам, скажут ему, организационные идейки, ежели они у вас есть, а уж там мы сами разберем, кто из нас “середняк”, кто выше и кто ниже. А ежели у вас своих организационных идеек нет, — все ваши потуги насчет “массы” и “середняков” окажутся просто скучными. Поймите же, что самые уже вопросы о “политике”, об “организации” настолько серьезны, что об них нельзя говорить иначе как вполне серьезно: можно и должно подготовлять рабочих (и студентов и гимназистов) к тому, чтобы с ними можно было заговорить об этих вопросах, но, раз уже вы заговорили о них, давайте настоящие ответы, не пятьтесь назад, к “середнякам” или к “массе”, не отделывайтесь прибаутками или фразами. Рабочий-революционер для полной подготовки к своему делу тоже должен становиться профессиональным революционером. Поэтому не прав Б—в, когда он говорит, что так как рабочий занят на фабрике по 11 1/2 часов, то остальные революционные функции (кроме агитации) “.поневоле главной тяжестью ложатся на крайне незначительные интеллигентные силы”. Вовсе это не “поневоле” так делается, а по нашей отсталости, потому что мы не сознаем своей обязанности помогать всякому выдающемуся по своим способностям рабочему превращаться в профессионального агитатора, организатора, пропагандиста, развозчика и пр. и пр. В этом отношении мы прямо позорно расхищаем свои силы, не умея беречь то, что надо особенно заботливо растить и выращивать. Посмотрите на немцев: у них во сто раз больше сил, чем у нас, но они прекрасно понимают, ^то действительно способные агитаторы и пр. выделяются “середняками” вовсе не слишком часто. Поэтому они тотчас же стараются поставить всякого способного рабочего в такие условия, при которых его способности могли бы получить полное развитие и полное применение: его делают профессиональным агитатором, его побуждают расширить поприще его деятельности, распространяя ее с одной фабрики на все ремесло, с одной местности на всю страну. Он приобретает опытность и ловкость в своей профессии, он расширяет свой кругозор и свои знания, он наблюдает бок о бок выдающихся политических вождей других местностей и других партий, он старается подняться сам на такую же высоту и соединить в себе знание рабочей среды и свежесть социалистических убеждений с той профессиональной выучкой, без которой пролетариат не может вести упорную борьбу с великолепно обученными рядами его врагов. Так и только так выдвигаются из рабочей массы Бебели и Ауэры. Но то, что в политически свободной стране- делается в значительной степени само собою, то у нас должны систематически проводить наши организации. Сколько-нибудь талантливый и “подающий надежды” агитатор из рабочих не должен работать на фабрике по 11 часов. Мы должны позаботиться о том, чтобы он жил на средства партии, чтобы он умел вовремя перейти на нелегальное положение, чтобы он переменял место своей деятельности, ибо иначе он не выработает большой опытности, не расширит своего кругозора, не сумеет продержаться несколько, по крайней мере, лет в борьбе с жандармами. Чем шире и глубже становится стихийный подъем рабочих масс, тем больше выдвигают они не только талантливых агитаторов, но и талантливых организаторов и пропагандистов и “практиков” в хорошем смысле (которых так мало среди нашей интеллигенции, большей частью немножко по-российски халатной и неповоротливой). Когда у нас будут отряды специально подготовленных и прошедших длинную школу рабочих-революционеров (и притом, разумеется, революционеров “всех родов оружия”), — тогда с этими отрядами не совладает никакая политическая полиция в мире, ибо эти отряды людей, беззаветно преданных революции, будут пользоваться также беззаветным доверием самых широких рабочих масс. И это — наша прямая вина, что мы слишком мало “подталкиваем” рабочих на эту общую им с “интеллигентами” дорогу профессионально-революционной выучки, слишком часто тащим их назад своими глупыми речами о том, что “доступно” рабочей массе, “рабочим-середнякам” и т. п.В этих, как и в других, отношениях узкий размах организационной работы стоит в несомненной и неразрывной (хотя громадным большинством “экономистов” и начинающих практиков несознаваемой) связи с сужением нашей теории и наших политических задач. Преклонение пред стихийностью вызывает какую-то боязнь хотя на шаг отойти от “доступного” массе, боязнь подняться слишком высоко над простым прислуживанием ближайшим и непосредственным запросам массы. Не бойтесь, господа! Помните, что мы стоим в организационном отношении так низко, что нелепа даже самая мысль о том, чтобы мы могли подняться слишком высоко!


д) “ЗАГОВОРЩИЧЕСКАЯ” ОРГАНИЗАЦИЯ И “ДЕМОКРАТИЗМ”

А есть среди нас очень много людей, которые так чутки к “голосу жизни”, что всего больше боятся именно этого, обвиняя тех, кто держится излагаемых здесь взглядов, в “народовольчестве”, в непонимании “демократизма” и проч. Приходится остановиться на этих обвинениях, которые подхватило, разумеется, и “Рабочее Дело”.Пишущему эти строки очень хорошо известно, что петербургские “экономисты” обвиняли в народовольчестве еще “Рабочую Газету” (что и понятно, если сравнить ее с “Раб. Мыслью”). Нас нисколько не удивило поэтому, когда, вскоре после возникновения “Искры”, один товарищ сообщил вам, что социал-демократы города Х называют “Искру” “народовольческим” органом. Нам это обвинение, разумеется, было только лестно, ибо какого же порядочного социал-демократа не обвиняли “экономисты” в народовольчестве?Вызываются эти обвинения недоразумениями двоякого рода. Во-первых, у нас так плохо знают историю революционного движения, что называют “народовольчеством” всякую идею о боевой централизованной организации, объявляющей решительную войну царизму. Но та превосходная организация, которая была у революционеров 70-х годов и которая нам всем должна бы была служить образцом, создана вовсе не народовольцами, а землеволъцами, расколовшимися на чернопередельцев и народовольцев. Таким образом, видеть в боевой революционной организации что-либо специфически народовольческое нелепо и исторически и логически, ибо всякое революционное направление, если оно только действительно думает о серьезной борьбе, не может обойтись без такой организации. Не в том состояла ошибка народовольцев, что они постарались привлечь к своей организации всех недовольных и направить эту организацию на решительную борьбу с самодержавием. В этом состоит, наоборот, их великая историческая заслуга. Ошибка же их была в том, что они опирались на теорию, которая в сущности была вовсе не революционной теорией, и не умели или не могли неразрывно связать своего движения с классовой борьбой внутри развивающегося капиталистического общества. И только самое грубое непонимание марксизма (или “понимание” его в духе “струвизма”) могло породить мнение, что возникновение массового, стихийного рабочего движения избавляет нас от обязанности создать такую же хорошую, какая была у землевольцев, создать еще несравненно лучшую организацию революционеров. Напротив, это движение именно возлагает на нас эту обязанность, ибо стихийная борьба пролетариата и не сделается настоящей “классовой борьбой” его до тех пор, пока эта борьба не будет руководима крепкой организацией революционеров.Во-вторых, многие — ив том числе, по-видимому, Б. Кричевский (“Р. Д.” № 10, с. 18) — неправильно понимают ту полемику против_“заговорщического” взгляда на политическую борьбу, которую вели всегда социал-демократы. Мы восставали и всегда будем, конечно, восставать против сужения политической борьбы до заговора, но это, разумеется, вовсе не означало отрицание необходимости крепкой революционной организации. И, напр., в брошюре, названной в примечании, наряду с полемикой против сведения политической борьбы к заговору, обрисовывается (как социал-демократический идеал) организация, настолько крепкая, чтобы она могла “прибегнуть для нанесения решительного удара абсолютизму” и к “восстанию” и ко всякому “другому приему атаки”. По своей форме такая крепкая революционная организация в самодержавной стране может быть названа и “заговорщической” организацией, ибо французское слово “конспирация” равносильно русскому “заговор”, а конспиративность необходима для такой организации в максимальной степени. Конспиративность есть настолько необходимое условие такой организации, что все остальные условия (число членов, подбор их, функции и проч.) должны быть сообразованы с ним. Было бы поэтому величайшей наивностью бояться обвинения в том, что мы, социал-демократы, хотим создать заговорщическую организацию. Эти обвинения должны быть так же лестны для каждого врага “экономизма”, как и обвинения в “народовольчестве”.Нам возразят: такая могучая и строго тайная организация, концентрирующая в своих руках все нити конспиративной деятельности, организация по необходимости централистическая, может слишком легко броситься в преждевременную атаку, может необдуманно обострить движение, раньше чем это можно и нужно по росту политического недовольства, по силе брожения и озлобления в рабочем классе и проч. Мы ответим на это: абстрактно говоря, нельзя, конечно, отрицать, что боевая организация может повести на необдуманный бой, который может кончиться вовсе не необходимым при других условиях поражением. Но ограничиваться абстрактными соображениями в таком вопросе невозможно, ибо всякое сражение включает в себя абстрактную возможность поражения, и нет другого средства уменьшить эту возможность, как организованная подготовка сражения. Если же мы поставим вопрос на конкретную почву современных русских условий, то придется сделать положительный вывод, что крепкая революционная организация безусловно необходима именно для того, чтобы придать устойчивость движению и предохранить его от возможности необдуманных атак. Именно теперь, при отсутствии такой организации и при быстром стихийном росте революционного движения, наблюдаются уже две противоположные крайности (которые, как им и полагается, “сходятся”: то совершенно несостоятельный “экономизм” и проповедь умеренности, то столь же несостоятельный “эксцитативный террор”, стремящийся “в развивающемся и укрепляющемся, но еще находящемся ближе к началу, чем к концу, движении искусственно вызвать симптомы его конца” (В. 3. в “Заре” .№ 2—3, с. 353). И пример “Раб. Дела” показывает, что есть уже социал-демократы, пасующие пред обеими крайностями. Такое явление неудивительно, помимо остальных причин, и потому, что “экономическая борьба с хозяевами и с правительством” никогда не удовлетворит революционера, и противоположные крайности всегда будут возникать то здесь, то там. Только централизованная боевая организация, выдержанно проводящая социал-демократическую политику и удовлетворяющая, так сказать, все революционные инстинкты и стремления, в состоянии предохранить движение от необдуманной атаки и подготовить обещающую успех атаку.Нам возразят далее, что излагаемый взгляд на организацию противоречит “демократическому принципу”.Насколько предыдущее обвинение специфически русского происхождения, настолько это — специфически заграничного характера. И только заграничная организация (“Союз русских с.-д.”) могла дать своей редакции, в числе прочих инструкций, следующую: “Организационный принцип. В интересах успешного развития и объединения социал-демократии следует подчеркивать, развивать, бороться за широкий демократический принцип ее партийной организации, что особенно необходимо ввиду обнаруживавшихся в рядах нашей партии антидемократических тенденций” (“Два съезда”, стр. 18).Как именно борется “Раб. Дело” с “антидемократическими тенденциями” “Искры”, это мы увидим в следующей главе. А теперь присмотримся поближе к этому “принципу”, выдвигаемому “экономистами”. Всякий согласится, вероятно, что “широкий демократический принцип” включает в себя два следующие необходимые условия: во-первых, полную гласность и, во-вторых, выборность всех функций. Без гласности смешно было бы говорить о демократизме, и притом такой гласности, которая не ограничивалась бы членами организации. Мы назовем демократической организацию немецкой социалистической партии, ибо в ней все делается открыто, вплоть до заседаний партийного съезда; но никто не назовет демократической организацией — такую, которая закрыта от всех не членов покровом тайны. Спрашивается, какой же смысл имеет выставление “широкого демократического принципа”, когда основное условие этого принципа неисполнимо для тайной организации? “Широкий принцип” оказывается просто звонкой, но пустой фразой. Мало того. Эта фраза свидетельствует о полном непонимании насущных задач момента в организационном отношении. Все знают, как велика господствующая у нас неконспиративность “широкой” массы революционеров. Мы видели, как горько жалуется на это Б—в, требующий совершенно справедливо “строгого выбора членов” (“Р. Д.” № 6, стр. 42). И вот являются люди, хвастающиеся своим “чутьем к жизни”, которые при таком положении дел подчеркивают не необходимость строжайшей конспирации и строжайшего (а след., более тесного) выбора членов, а — “широкий демократический принцип”! Это называется попасть пальцем в небо.Не лучше обстоит дело и со вторым признаком демократизма, — с выборностью. В странах с политической свободой это условие подразумевается само собою. “Членом партии считается всякий, кто признает принципы партийной программы и поддерживает партию по мере своих сил” — гласит первый параграф организационного устава немецкой социал-демократической партии. И так как вся политическая арена открыта перед всеми, как подмостки сцены перед зрителями театра, то это признание или непризнание, поддержка или противодействие известны всем и каждому и из газет и из народных собраний. Все знают, что такой-то политический деятель начал с того-то, пережил такую-то эволюцию, проявил себя в минуту жизни трудную так-то, отличается вообще такими-то качествами, — и потому, естественно, такого деятеля могут с знанием дела выбирать или не выбирать на известную партийную должность все члены партии. Всеобщий (в буквальном смысле слова) контроль за каждым шагом человека партии на его политическом поприще создает автоматически действующий механизм, дающий то, что называется в биологии “выживанием наиболее приспособленных”. “Естественный отбор” полной гласности, выборности и всеобщего контроля обеспечивает то, что каждый деятель оказывается в конце концов “на своей полочке”, берется за наиболее подходящее его силам и способностям дело, испытывает на себе самом все последствия своих ошибок и доказывает перед глазами всех свою способность сознавать ошибки и избегать их.Попробуйте-ка вставить эту картину в рамки нашего самодержавия! Мыслимо ли у нас, чтобы все, “кто признает принципы партийной программы и поддерживает партию по мере своих сил”, контролировали каждый шаг революционера-конспиратора? Чтобы все они выбирали из числа последних того или другого, когда революционер обязан в интересах работы скрывать от девяти десятых этих “всех”, кто он такой? Вдумайтесь хоть немного в настоящее значение тех громких слов, с которыми выступает “Раб. Дело”, и вы увидите, что “широкий демократизм” партийной организации в потемках самодержавия, при господстве жандармского подбора, есть лишь пустая и вредная игрушка. Это — пустая игрушка, ибо на деле никогда никакая революционная организация широкого демократизма не проводила и не может проводить даже при всем своем желании. Это — вредная игрушка, ибо попытки проводить на деле “широкий демократический принцип” облегчают только полиции широкие провалы и увековечивают царящее кустарничество, отвлекают мысль практиков от серьезной, настоятельной задачи вырабатывать из себя профессиональных революционеров к составлению подробных “бумажных” уставов о системах выборов. Только за границей, где нередко собираются люди, не имеющие возможности найти себе настоящего, живого дела, могла кое-где и особенно в разных мелких группах развиться эта “игра в демократизм”.Чтобы показать читателю всю неблаговидность излюбленного приема “Раб. Дела” выдвигать такой благовидный “принцип”, как демократизм в революционном деле, мы сошлемся опять-таки на свидетеля. Свидетель этот — Е. Серебряков, редактор лондонского журнала “Накануне”, — питает большую слабость к “Раб. Делу” и большую ненависть к Плеханову и “плехановцам”; в статьях по поводу раскола заграничного “Союза русских социал-демократов” “Накануне” решительно взяло сторону “Р. Дела” и обрушилось целой тучей жалких слов на Плеханова. Тем ценнее для нас этот свидетель по данному вопросу. В № 7 “Накануне” (июль 1899 г.), в статье: “По поводу воззвания Группы самоосвобождения рабочих” Е. Серебряков указывал на “неприличие” поднимать вопросы “о самообольщении, о главенстве, о так называемом ареопаге в серьезном революционном движении” и писал, между прочим: “Мышкин, Рогачев, Желябов, Михайлов, Перовская, Фигнер и пр. никогда не считали себя вожаками, и никто их не выбирал я не назначал, хотя в действительности они были таковыми, ибо как в период пропаганды, так и в период борьбы с правительством они взяли на себя наибольшую тяжесть работы, шли в наиболее опасные места, и их деятельность была наиболее продуктивна. И главенство являлось не результатом их желаний, а доверия к их уму, к их энергии и преданности со стороны окружающих товарищей. Бояться же какого-то ареопага (а если не бояться, то зачем писать о нем), который может самовластно управлять движением, уже слишком наивно. Кто же его будет слушать?”Мы спрашиваем читателя, чем отличается “ареопаг” от “антидемократических тенденций”? И не очевидно ли, что “благовидный” организационный принцип “Р. Дела” точно так же и наивен и неприличен, —наивен., потому что “ареопага” или людей с “антидемократическими тенденциями” никто просто не станет слушаться, раз не будет “доверия к их уму, энергии и преданности со стороны окружающих товарищей”. Неприличен, — как демагогическая выходка, спекулирующая на тщеславие одних, на незнакомство с действительным состоянием нашего движения других, на неподготовленность и незнакомство с историей революционного движения третьих. Единственным серьезным организационным принципом для деятелей нашего движения должна быть: строжайшая конспирация, строжайший выбор членов, подготовка профессиональных революционеров. Раз есть налицо эти качества, — обеспечено и нечто большее, чем “демократизм”, именно: полное товарищеское доверие между революционерами. А это большее безусловно необходимо для нас, ибо о замене его демократическим всеобщим контролем у нас в России не может быть и речи. И было бы большой ошибкой думать, что невозможность действительно “демократического” контроля делает членов революционной организации бесконтрольными: им некогда думать об игрушечных формах демократизма (демократизма внутри тесного ядра пользующихся полным взаимным доверием. товарищей), но свою ответственность чувствуют она очень живо, зная притом по опыту, что для избавления] от негодного члена организация настоящих революционеров не остановится ни пред какими средствами. Да и есть у нас довольно развитое, имеющее за собой целую историю, общественное мнение русской (и международной) революционной среды, карающее с беспощадной суровостью всякое отступление от обязанностей товарищества (а ведь “демократизм”, настоящий, не игрушечный демократизм входит, как часть в целое, в это понятие товарищества!). Примите все это во внимание — и вы поймете, какой затхлый запах заграничной игры в генеральство поднимается от этих разговоров и резолюций об “антидемократических тенденциях”!Надо заметить еще, что другой источник таких разговоров, т. е. наивность, питается также смутностью представлений о том, что такое демократия. В книге супругов Вебб об английских тред-юнионах есть любопытная глава: “Примитивная демократия”. Авторы рассказывают там, как английские рабочие в первый период существования их союзов считали необходимым признаком демократии, чтобы все делали всё по части управления союзами: не только все вопросы решались голосованиями всех членов, но и должности отправлялись всеми членами по очереди. Нужен был долгий исторический опыт, чтобы рабочие поняли нелепость такого представления о демократии и необходимость представительных учреждений, с одной стороны, профессиональных должностных лиц, с другой. Нужно было несколько случаев финансового краха союзных касс, чтобы рабочие поняли, что вопрос о пропорциональном отношении платимых взносов и получаемых пособий не может быть решен одним только демократическим голосованием, а требует также голоса специалиста по страховому делу. Возьмите, далее, книгу Каутского о парламентаризме и народном законодательстве, — и вы увидите, что выводы теоретика-марксиста совпадают с уроком многолетней практики “стихийно” объединявшихся рабочих. Каутский решительно восстает против примитивного понимания демократии Риттингхаузеном, высмеивает людей, готовых во имя ее требовать, чтобы “народные газеты прямо редактировались народом”, доказывает необходимость профессиональных журналистов, парламентариев и пр. для социал-демократического руководства классовой борьбой пролетариата, нападает на “социализм анархистов и литераторов”, в “погоне за эффектами” превозносящих прямое народное законодательство и не понимающих весьма условной применимости его в современном обществе.Кто работал практически в вашем движении, тот знает, как широко распространено среди массы учащейся молодежи и рабочих “примитивное” воззрение на демократию. Неудивительно, что это воззрение проникает и в уставы и в литературу. “Экономисты” бернштейнианского толка писали в своем уставе: “§ 10. Все дела, касающиеся интересов всей союзной организации, решаются большинством голосов всех членов ее”. “Экономисты” террористского толка вторят им: “необходимо, чтобы комитетские решения обходили все кружки и только тогда становились действительными решениями” (“Свобода” № 1, с. 67). Заметьте, что это требование широко применять референдум выдвигается сверх требования построить на выборном начале всю организацию! Мы далеки от мысли, конечно, осуждать за это практиков, имевших слишком мало возможности познакомиться с теорией и практикой действительно демократических организаций. Но когда “Раб. Дело”, которое претендует на руководящую роль, ограничивается при таких условиях резолюцией о широком демократическом принципе, то как же не назвать это простой “погоней за эффектом”?


е) МЕСТНАЯ И ОБЩЕРУССКАЯ РАБОТА

Если возражения против излагаемого здесь плана организации с точки зрения ее недемократизма и заговорщического характера совершенно неосновательны, то остается еще вопрос, очень часто выдвигаемый и заслуживающий подробного рассмотрения. Это вопрос о соотношении местной и общерусской работы. Высказывается опасение, не поведет ли образование централистической организации к перемещению центра тяжести с первой на вторую? Не повредит ли это движению, ослабив прочность наших связей с рабочей массой и вообще устойчивость местной агитации? Мы ответим на это, что наше движение последних лет страдает как раз от того, что местные деятели чересчур поглощены местной работой; что поэтому несколько передвинуть центр тяжести на общерусскую работу безусловно необходимо; что такое передвижение не ослабит, а укрепит и прочность наших связей и устойчивость нашей местной агитации. Возьмем вопрос о центральном и местных органах и попросим читателя не забывать, что газетное дело является для нас не более как примером, иллюстрирующим неизмеримо более широкое и разностороннее революционное дело вообще. В первый период массового движения (1896—1898 гг.) делается местными деятелями попытка поставить общерусский орган — “Рабочую Газету”; в следующий период (1898—1900 гг.) — движение делает громадный шаг вперед, но внимание руководителей всецело поглощается местными органами. Если подсчитать вместе все эти местные органы, то окажется, что приходится круглым счетом по одному номеру газеты в месяц. Разве это не наглядная иллюстрация нашего кустарничества? Разве это не показывает с очевидностью отсталости нашей революционной организации от стихийного подъема движения? Если бы то же число номеров газет было выпущено не раздробленными местными группами, а единой организацией, — мы не только сберегли бы массу сил, но и обеспечили бы неизмеримо большую устойчивость и преемственность нашей работы. Это простое соображение слишком часто упускают из виду и те практики, которые активно работают почти исключительно над местными органами (к сожалению, в громадном большинстве случаев это и сейчас обстоит так), и те публицисты, которые проявляют в данном вопросе удивительное донкихотство. Практик довольствуется обыкновенно тем соображением, что местным деятелям “трудно” заняться постановкой общерусской газеты и что лучше местные газеты, чем никаких газет. Последнее, конечно, вполне справедливо, и мы не уступим никакому практику в признании громадного значения и громадной пользы местных газет вообще. Но ведь речь идет не об этом, а о том, нельзя ли избавиться от раздробленности и кустарничества, так наглядно выражающихся в 30 номерах местных газет по всей России за 21/2 года. Не ограничивайтесь же бесспорным, но слишком общим положением о пользе местных газет вообще, а имейте также мужество открыто признать их отрицательные стороны, обнаруженные опытом двух с половиной лет. Этот опыт свидетельствует, что местные газеты при наших условиях оказываются в большинстве случаев принципиально неустойчивыми, политически лишенными значения, в отношении расхода революционных сил — непомерно дорогими, в отношении техническом — совершенно неудовлетворительными (я имею в виду, разумеется, не технику печатания, а частоту и регулярность выхода). И все указанные недостатки — не случайность, а неизбежный результат той раздробленности, которая, с одной стороны, объясняет преобладание местных газет в рассматриваемый период, а с другой стороны, поддерживается этим преобладанием. Отдельной местной организации прямо-таки не под силу обеспечить принципиальную устойчивость своей газеты и поставить ее на высоту политического органа, не под салу собрать и использовать достаточный материал для освещения всей нашей политической жизни. А тот довод, которым защищают обыкновенно необходимость многочисленных местных газет в свободных странах — дешевизна их при печатании местными рабочими и большая полнота и быстрота информации местного населения — этот довод обращается у нас, как свидетельствует опыт, против местных газет. Они оказываются непомерно дорогими, в смысле расхода революционных сил, и особенно редко выходящими по той простой причине, что для нелегальной газеты, как бы она мала ни была, необходим такой громадный конспиративный аппарат, который требует фабричной крупной промышленности, ибо в кустарной мастерской и не изготовить этого аппарата. Примитивность же конспиративного аппарата ведет сплошь и рядом к тому (всякий практик знает массу примеров такого рода), что полиция пользуется выходом и распространением одного-двух номеров для массового провала, сметающего все настолько чисто, что приходится начинать опять сначала. Хороший конспиративный аппарат требует хорошей профессиональной подготовки революционеров и последовательнейшим образом проведенного разделения труда, а оба эти требования совершенно неподсильны для отдельной местной организации, как бы сильна она в данную минуту ни была. Не говоря уже об общих интересах всего нашего движения (принципиально-выдержанное социалистическое и политическое воспитание рабочих), но и специально местные интересы лучше обслуживаются не местными органами: это кажется парадоксом только на первый взгляд, а на деле указанный нами опыт двух с половиной лет неопровержимо доказывает это. Всякий согласится, что если бы все те местные силы, которые выпустили 30 номеров газет, работали над одной газетой, то эта последняя легко дала бы 60, если не сто, номеров, а следовательно, и полнее отразила бы все особенности движения чисто местного характера. Несомненно, что такая сорганизованность нелегка, но надо же, чтобы мы сознали ее необходимость, чтобы каждый местный кружок думал и активно работал над ней, не ожидая толчка извне, не обольщаясь той доступностью, той близостью местного органа, которая — на основании данных нашего революционного опыта — оказывается в значительной степени призрачной. И плохую услугу оказывают практической работе те, мнящие себя особенно близкими к практикам, публицисты, которые не видят этой призрачности и отделываются удивительно-дешевым и удивительно-пустым рассуждением: нужны местные газеты, нужны районные газеты, нужны общерусские газеты. Конечно, все это, вообще говоря, нужно, но нужно ведь тоже и думать об условиях среды и момента, раз берешься за конкретный организационный вопрос. Разве это не донкихотство в самом деле, когда “Свобода” (№ 1, стр. 68), специально “останавливаясь на вопросе о газете”, пишет: “Нам кажется, что во всяком мало-мальски значительном месте скопления рабочих — должна быть своя собственная рабочая газета. Не привозная откуда-нибудь, а именно своя собственная”. Если этот публицист не хочет думать о значении своих слов, то подумайте хоть вы за него, читатель: сколько в России десятков, если не сотен, “мало-мальски значительных мест скопления рабочих”, и каким бы это было увековечением нашего кустарничества, если бы действительно всякая местная организация принялась за свою собственную газету! Как бы облегчила эта раздробленность задачу наших жандармов вылавливать — и притом без “мало-мальски значительного” труда — местных деятелей в самом начале их деятельности, не давая развиться из них настоящим революционерам! — В общероссийской газете — продолжает автор — не интересны были бы описания проделок фабрикантов и “мелочей фабричной жизни в разных, не своих городах”, а “орловцу о своих орловских делах вовсе не скучно читать. Каждый раз он знает, кого “прохватили”, кого “пробрали”, и дух его играет” (стр. 69). Да, да, дух орловца играет, но слишком “играет” также и мысль нашего публициста. Тактична ли эта защита крохоборства? — вот о чем следовало бы ему подумать. Мы никому не уступим в признании необходимости и важности фабричных обличении, но надо же помнить, что мы дошли уже до того, что петербуржцам стало скучно читать петербургские корреспонденции петербургской газеты “Рабочая Мысль”. Для фабричных обличении на местах у нас всегда были и всегда должны будут остаться листки, — но тип газеты мы должны поднимать, а не принижать до фабричного листка. Для “газеты” нам нужны обличения не столько “мелочей”, сколько крупных, типичных недостатков фабричной жизни, обличения, сделанные на примерах особенно рельефных и способные потому заинтересовать всех рабочих и всех руководителей движения, способные действительно обогатить их знания, расширить их кругозор, положить начало пробуждению нового района, нового профессионального слоя рабочих.“Затем, в местной газете все проделки фабричного начальства, других ли властей можно схватывать сейчас же на горячем месте. А до газеты общей, далекой пока-то дойдет известие — на месте уже и позабыть успели о том, что случилось: “Когда, бишь, это — дай бог памяти!”” (там же). Вот именно: дай бог памяти! Изданные в года 30 номеров приходятся, как мы узнаем из того же источника, на 6 городов. Это дает на один город в среднем по номеру газеты в полгода! И если даже наш легкомысленный публицист утроит в своем предположении производительность местной работы (что было бы безусловно неправильно по отношению к среднему городу, ибо в рамках кустарничества невозможно значительное расширение производительности), — то все-таки получим только по номеру в два месяца, т. е. нечто вовсе непохожее на “схватыванье на горячем месте”. А между тем достаточно объединяться десяти местным организациям и отрядить своих делегатов на активные функции по оборудованию общей газеты, — и тогда можно было бы по всей России “схватывать” не мелочи, а действительно выдающиеся и типичные безобразия раз в две недели. В этом не усомнится никто, знакомый с положением дел в наших организациях. О поимке же врага на месте преступления, если понимать это серьезно, а не в смысле только красного словца, нечего и думать нелегальной газете вообще: это доступно только подметному листку, ибо предельный срок для такой поимки не превышает большей частью одного-двух дней (возьмите, например, обычную кратковременную стачку или фабричное побоище или демонстрацию и т. п.).“Рабочий живет не только на фабрике, но ив городе”,— продолжает наш автор, поднимаясь от частного к общему с такой строгой последовательностью, которая сделала бы честь самому Борису Кричевскому. И он указывает на вопросы о городских думах, городских больницах, городских школах, требуя, чтобы рабочая газета не обходила молчанием городские дела вообще. — Требование само по себе прекрасное, но иллюстрирующее особенно наглядно ту бессодержательную абстрактность, которой слишком часто ограничиваются при рассуждении о местных газетах. Во-первых, если бы действительно “во всяком мало-мальски значительном месте скопления рабочих” появились газеты с таким подробным городским отделом, как хочет “Свобода”, то это неминуемо выродилось бы, при наших русских условиях, в настоящее крохоборство, повело, бы к ослаблению сознания о важности общерусского революционного натиска на царское самодержавие, усилило бы очень живучие и скорее притаившиеся или придавленные, чем вырванные с корнем, ростки того направления, которое уже прославилось знаменитым изречением о революционерах, слишком много говорящих о несуществующем парламенте и слишком мало о существующих городских думах 77. Мы говорим: неминуемо, подчеркивая этим, что “Свобода” заведомо не хочет этого, а хочет обратного. Но одних благих намерений недостаточно. — Для того, чтобы поставить освещение городских дел в надлежащую перспективу ко всей нашей работе, нужно сначала, чтобы эта перспектива была вполне выработана, твердо установлена не одними только рассуждениями, но и массой примеров, чтобы она приобрела уже прочность традиции. Этого у нас далеко еще нет, а нужно это именно сначала, прежде чем позволительно будет думать и толковать о широкой местной прессе.Во-вторых, чтобы действительно хорошо и интересно написать о городских делах, надо хорошо и не по книжке только знать эти дела. А социал-демократов, обладающих этим знанием, почти совершенно нет во всей России. Чтобы писать в газете (а не в популярной брошюре) о городских и государственных делах, надо иметь свежий, разносторонний, умелым человеком собранный и обработанный материал. А для того, чтобы собирать и обрабатывать такой материал, недостаточна “примитивная демократия” примитивного кружка, в котором все делают всё и забавляются игрой в референдумы. Для этого необходим штаб специалистов-писателей, специалистов-корреспондентов, армия репортеров-социал-демократов, заводящих связи везде и повсюду, умеющих проникнуть во все и всяческие “государственные тайны” (которыми российский чиновник так важничает и которые он так легко разбалтывает), пролезть во всякие “закулисы”, армия людей, обязанных “по должности” быть вездесущими и всезнающими. И мы, партия борьбы против всякого экономического, политического, социального, национального гнета, можем и должны найти, собрать, обучить, мобилизовать и двинуть в поход такую армию всезнающих людей, — но ведь это надо еще сделать! А у нас не только еще не сделано в громадном большинстве местностей ни шагу в этом направлении, но нет даже сплошь да рядом и сознания необходимости сделать это. Поищите-ка в нашей социал-демократической прессе живых и интересных статей, корреспонденции и обличении наших дипломатических, военных, церковных, городских, финансовых и пр. и пр. дел и делишек: вы не найдете почти ничего или совсем мало. Вот почему “меня всегда страшно сердит, когда придет человек и наговорит очень красивых и прекрасных вещей” о необходимости “во всяком мало-мальски значительном месте скопления рабочих” газет, обличающих и фабричные, и городские, и государственные безобразия!Преобладание местной прессы над центральною есть признак либо скудости, либо роскоши. Скудости — когда движение не выработало еще сил для крупного производства, когда оно прозябает еще в кустарничестве и почти тонет в “мелочах фабричной жизни”. Роскоши — когда движение вполне осилило уже задачу всесторонних обличении и всесторонней агитации, так что кроме центрального органа становятся необходимы многочисленные местные. Пусть решает уже каждый для себя, о чем свидетельствует преобладание местных газет у нас в настоящее время. Я же ограничусь точной формулировкой своего вывода, чтобы не подать повода к недоразумениям. До сих пор у нас большинство местных организаций думает почти исключительно о местных органах и почти только над ними активно работает. Это ненормально. Должно быть наоборот: чтобы большинство местных организаций думало главным образом об общерусском органе и главным образом над ним работало. До тех пор, пока не будет этого, мы не сумеем поставить ни одной газеты, сколько-нибудь способной действительно обслуживать движение всесторонней агитацией в печати. А когда это будет, — тогда нормальное отношение между необходимым центральным и необходимыми местными органами установится само собой.* * *На первый взгляд может показаться, что к области специально-экономической борьбы неприменим вывод о необходимости передвинуть центр тяжести с местной на общерусскую работу: непосредственным врагом рабочих являются здесь отдельные предприниматели или группы их, не связанные организацией, хотя бы отдаленно напоминающей чисто военную, строго централистическую, руководимую до самых мелочей единой волей организацию русского правительства, нашего непосредственного врага в политической борьбе.Но это не так. Экономическая борьба — мы уже много раз указывали на это — есть профессиональная борьба, и потому она требует объединения по профессиям рабочих, а не только по месту работы их. И это профессиональное объединение становится тем более настоятельно необходимым, чем быстрее идет вперед объединение наших предпринимателей во всякого рода общества и синдикаты. Наша раздробленность и наше кустарничество прямо мешают этому объединению, для которого необходима единая общерусская организация революционеров, способная взять на себя руководство общерусскими профессиональными союзами рабочих. Мы уже говорили выше о желательном типе организации для этой цели и теперь добавим только несколько слов в связи с вопросом о нашей прессе.Что в каждой социал-демократической газете должен быть отдел профессиональной (экономической) борьбы, — это едва ли кем-нибудь подвергается сомнению. Но рост профессионального движения заставляет думать и о профессиональной прессе. Нам кажется, однако, что о профессиональных газетах в России, за редкими исключениями, пока не может быть и речи: это — роскошь, а у нас нет сплошь да рядом и хлеба насущного. Подходящей к условиям нелегальной работы и необходимой теперь уже формой профессиональной прессы должны были бы быть у нас профессиональные брошюры. В них следовало бы собирать и систематически группировать легальный и нелегальный материал по вопросу об условиях труда в данном промысле, о различии в этом отношении разных местностей в России, о главных требованиях рабочих данной профессии, о недостатках относящегося к ней законодательства, о выдающихся случаях экономической борьбы рабочих этого цеха, о зачатках, современном состоянии и нуждах их профессиональной организации и т. п. Такие брошюры, во-первых, избавили бы нашу социал-демократическую прессу от массы таких профессиональных подробностей, которые специально интересуют только рабочих данного ремесла; во-вторых, они фиксировали бы результаты нашего опыта в профессиональной борьбе, сохраняли бы собираемый материал, который теперь буквально теряется в массе листков и отрывочных корреспонденции, и обобщали этот материал; в-третьих, они могли бы служить своего рода руководством для агитаторов, ибо условия труда изменяются сравнительно медленно, основные требования рабочих данного ремесла чрезвычайно устойчивы (ср. требования ткачей московского района в 1885 г. и петербургского в 1896 г.), и свод этих требований и нужд мог бы годами служить прекрасным пособием для экономической агитации в отсталых местностях или среди отсталых слоев рабочих; примеры успешных стачек в одном районе, данные о более высоком уровне жизни, о лучших условиях труда в одной местности поощряли бы и рабочих других местностей к новой и новой борьбе; в-четвертых, взяв на себя почин обобщения профессиональной борьбы и закрепив таким образом связь русского профессионального движения с социализмом, социал-демократия позаботилась бы в то же время о том, чтобы наша тред-юнионистская работа занимала не слишком малую и не слишком большую долю в общей сумме нашей социал-демократической работы. Местной организации, если она оторвана от организаций в других городах, очень трудно, иногда даже почти невозможно бывает соблюсти при этом правильную пропорцию (и пример “Рабочей Мысли” показывает, до какого чудовищного преувеличения в сторону тред-юнионизма можно при этом доходить). Но общерусская организация революционеров, стоящая на неуклонной точке зрения марксизма, руководящая всей политической борьбой и располагающая штабом профессиональных агитаторов, никогда не затруднится в определении этой правильной пропорции.

 

                                 V

           ПЛАН ОБЩЕРУССКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ГАЗЕТЫ



“Самый крупный промах “Искры” в этом отношении”, — пишет Б. Кричевский (“Р. Д.” № 10, с. 30), обвиняя нас в тенденции “превратить теорию, путем ее изолирования от практики, в мертвую доктрину”, — “ее “план” общепартийной организации” (т. е. статья “С чего начать?”). И Мартынов вторит ему, заявляя, что “тенденция “Искры” умалять значение поступательного хода серой текущей борьбы по сравнению с пропагандой блестящих и законченных идей... увенчалась планом организации партии, который она предлагает в № 4 в статье “С чего начать?”” (там же, с. 61). Наконец, в самое последнее время к людям, возмущенным этим “планом” (кавычки должны выражать ироническое к нему отношение), присоединился и Л. Надеждин в только что полученной нами брошюре “Канун революции” (издание знакомой уже нам “революционно-социалистической группы” Свобода}, где заявляется, что “говорить теперь об организации, тянущейся нитками от общерусской газеты, — это плодить кабинетные мысли и кабинетную работу” (стр. 126), это — проявление “литературщины” и т. п. Что наш террорист оказался солидарным с защитниками “поступательного хода серой текущей борьбы”, — это не может нас удивить после того, как мы проследили корни этой близости в главах о политике и об организации. Но мы должны заметить теперь же, что Л. Надеждин, и один только он, попытался добросовестно вникнуть в ход мысли не понравившейся ему статьи, попытался ответить на нее по существу, — между тем как “Раб. Дело” не сказало ровно ничего по существу, а постаралось только запутать вопрос посредством целой кучи непристойных демагогических выходок. И, как это ни неприятно, приходится потратить время сначала на расчистку авгиевой конюшни.


а) КТО ОБИДЕЛСЯ ЗА СТАТЬЮ “С ЧЕГО НАЧАТЬ?”?

Приведем букетец тех выражений и восклицаний, с которыми обрушилось на нас “Раб. Дело”. “Не газета может создать, партийную организацию, а наоборот”... “Газета, стоящая над партией, вне ее контроля и независимая от нее благодаря собственной сети агентов”... “Каким чудом “Искра” забыла о фактически существующих социал-демократических организациях той партии, к которой она принадлежит?”... “Обладатели твердых принципов и соответственного плана являются и верховными регуляторами реальной борьбы партии, диктующими ей выполнение своего плана”... “План изгоняет наши живые и жизненные организации в царство теней и хочет вызвать к жизни фантастическую сеть агентов”... “Если бы план “Искры” был приведен в исполнение, он привел бы к полному вытравлению следов складывавшейся у нас Российской социал-демократической рабочей партии”... “Орган пропагандистский становится бесконтрольным, самодержавным законодателем всей практической революционной борьбы”... “Как должна отнестись наша партия к ее полному подчинению автономной редакции” и т. д. и т. д.Как видит читатель из содержания и тона этих цитат, “Раб. Дело” обиделось. Но обиделось оно не за себя, а за организации и комитеты нашей партии, которых будто бы “Искра” хочет изгнать в царство теней и даже вытравить их следы. Какие ужасы, подумаешь! Странно только одно. Статья “С чего начать?” появилась в мае 1901 года, статьи “Р. Дела” — в сентябре 1901 года, теперь уже половина января 1902 года. За все эти 5 месяцев (и до сентября и после сентября) ни один комитет и ни одна организация партии не выступила с формальным протестом против этого чудища, которое хочет комитеты и организации изгнать в царство теней! А ведь за это время и в “Искре” и в массе других, местных и не местных, изданий появились десятки и сотни сообщений из всех концов России. Как это произошло, что те, кого хотят изгнать в царство теней, не заметили этого и не обиделись на это, — а обиделось третье лицо?Произошло это оттого, что комитеты и другие организации заняты настоящим делом, а не игрой в “демократизм”. Комитеты прочли статью “С чего начать?”, увидели, что это попытка “выработать известный план организации, чтобы к постройке ее могло быть приступлено со всех сторон”, и так как они прекрасно знали и видели, что ни одна из этих “всех сторон” не подумает “приступить к постройке”, пока не убедится в ее необходимости и верности архитектурного плана, то они, естественно, и не подумали “обижаться” за продерзость людей, сказавших в “Искре”: “Ввиду неотложной важности вопроса мы решаемся, с своей стороны, предложить вниманию товарищей набросок плана, подробнее развиваемого нами в подготовляемой к печати брошюре”. Неужели можно было, при добросовестном отношении к делу, не понять того, что если товарищи примут предложенный их вниманию план, то они будут проводить его не из “подчинения”, а из убеждения в его необходимости для нашего общего дела, а если они не примут его, — то “набросок” (какое претенциозное слово, не правда ли?) так и останется простым наброском? Неужели это не демагогия, когда с наброском плана воюют не только тем, что “разносят” его и советуют товарищам отвергнуть этот план, — а тем, что науськивают малоопытных в революционном деле людей на авторов наброска за одно то, что они смеют “законодательствовать”, выступать “верховными регуляторами”, т. е. смеют предлагать набросок плана?? Может ли наша партия развиваться и идти вперед, если за попытку поднять местных деятелей до более широких взглядов, задач, планов и т. п. будут возражать не только с точки зрения неверности этих взглядов, а с точки зрения “обид” за то, что нас “хотят” “поднимать? Ведь вот Л. Надеждин тоже “разнес” наш план, но до такой демагогии, которая уже не может быть объяснена одной наивностью или примитивностью политических взглядов, он не опустился, обвинение в “инспекторстве над партией” он отверг решительно и с самого начала. И потому Надеждину можно и должно на его критику плана ответить по существу, а “Раб. Делу” можно ответить только презрением.Но презрение к унижающемуся до криков о “самодержавии” и “подчинении” писателю не избавляет еще нас от обязанности распутать ту путаницу, которая преподносится такими людьми читателю. И вот тут мы можем наглядно показать всем, какого пошиба эти ходячие фразы о “широком демократизме”. Нас обвиняют в забвении комитетов, в желании или попытке изгнать их в царство теней и пр. Как ответить на эти обвинения, когда мы не можем рассказать читателю почти ничего фактического о наших действительных отношениях к комитетам, не можем по условиям конспирации? Люди, бросающие хлесткое и раздражающее толпу обвинение, оказываются впереди нас благодаря их развязности, благодаря их пренебрежительному отношению к обязанностям революционера, который тщательно скрывает от глаз света те отношения и связи, которые он имеет, которые он налаживает или пытается наладить. Понятно, что конкурировать на поприще “демократизма” с такими людьми мы раз навсегда отказываемся. Что же касается до непосвященного во все партийные дела читателя, то единственным средством исполнить свой долг по отношению к нему является рассказ не о том, что есть и что находится im Werden, а о частичке того, что было и о чем позволительно рассказывать, как о прошлом.Бунд намекает на наше “самозванство”, заграничный “Союз” обвиняет нас в попытке вытравить следы партии. Извольте, господа. Вы получите полное удовлетворение, когда мы расскажем публике четыре факта из прошлого.Первый факт. Члены одного из “Союзов борьбы”, принимавшие непосредственное участие в образовании нашей партии и в посылке делегата на партийный съезд, основавший ее, договариваются с одним из членов группы “Искры” об основании особой рабочей библиотеки для обслуживания нужд всего движения. Основать рабочую библиотеку не удается, и написанные для нее брошюры “Задачи русских социал-демократов” и “Новый фабричный закон” попадают окольным путем и через третьих лиц за границу, где их и печатают.Второй факт. Члены Центр, комитета Бунда обращаются к одному из членов группы “Искры” с предложением сорганизовать, как Бунд тогда выражался, “литературную лабораторию”. Притом они указывают, что если это не удастся сделать, то наше движение может сильно пойти назад. Результатом переговоров является брошюра “Рабочее дело в России”.Третий факт. Центральный комитет Бунда чрез посредство одного провинциального городка обращается к одному из членов “Искры” с предложением принять на себя редакцию возобновляемой “Рабочей Газеты” и получает, конечно, согласие. Предложение затем изменяется: предлагают сотрудничество, ввиду новой комбинации с редакцией. И на это получается, разумеется, согласие. Посылаются статьи (которые удалось сохранить) — “Наша программа” — с прямым протестом против бернштейниады, поворота в легальной литературе и “Рабочей Мысли”; “Наша ближайшая задача” (“организация правильно выходящего и тесно связанного со всеми местными группами органа партии”; недостатки господствующего “кустарничества”); “Насущный вопрос” (разбор возражения, что надо сначала развить деятельность местных групп, прежде чем браться за постановку общего органа; настаивание на первостепенной важности “революционной организации” — на необходимости “довести организацию, дисциплину и конспиративную технику до высшей степени совершенства”). Предложение возобновить “Рабочую Газету” не осуществляется, и статьи остаются не напечатанными.Четвертый факт. Член комитета, организующий второй очередной съезд нашей партии, сообщает члену группы “Искры” программу съезда и ставит кандидатуру этой группы на функцию редактирования возобновляемой “Рабочей Газеты”. Его предварительный, так сказать, шаг санкционируется затем и тем комитетом, к которому он принадлежал, и Центр, комитетом Бунда; группа “Искры” получает указание о месте и времени съезда, но (неуверенная, можно ли ей будет, по некоторым причинам, послать делегата на этот съезд) составляет также письменный доклад съезду. В этом докладе проводится та мысль, что одним выбором Центрального Комитета мы не только не решим вопроса об объединении в такое время полного разброда, как переживаемое нами, но и рискуем компрометировать великую идею создания партии в случае нового быстрого и полного провала, который более чем вероятен при господствующей неконспиративности; что надо начать поэтому с приглашения всех комитетов и всех других организаций поддерживать возобновленный общий орган, который реально свяжет все комитеты фактической связью, реально подготовит группу руководителей всем движением, — а превратить такую созданную комитетами группу в ЦК комитеты и партия легко уже сумеют, раз такая группа вырастет и окрепнет. Съезд, однако, не осуществляется вследствие ряда провалов, и доклад по конспиративным соображениям уничтожается, будучи прочтен только несколькими товарищами, в том числе уполномоченными одного комитета.Пусть теперь читатель сам судит о характере таких приемов, как намек на самозванство со стороны Бунда или как довод “Раб. Дела”, что мы хотим изгнать комитеты в царство теней, “заменить” организацию партии организацией распространения идей одной газеты. Да именно комитетам, по неоднократным приглашениям их, и докладывали мы о необходимости принять определенный план общей работы. Именно для партийной организации разрабатывали мы этот план в статьях в “Рабочую Газету” и в докладе съезду партии, опять-таки по приглашению тех, кто занимал такое влиятельное положение в партии, что брал на себя инициативу ее (фактического) восстановления. И только после того, как окончились неудачей двукратные попытки партийной организации вместе с нами возобновить центральный орган партии официально, ты сочли своей прямой обязанностью выступить с органом неофициальным для того, чтобы при третьей попытке товарищи имели уже перед собою известные результаты опыта, а не одни гадательные предположения. В настоящее время некоторые результаты этого опыта находятся уже у всех перед глазами, и все товарищи могут судить, правильно ли мы понимали свою обязанность и что следует думать о людях, которые стараются ввести в заблуждение лиц, незнакомых с ближайшим прошлым, из досады на то, что мы доказывали одним — их непоследовательность в “национальном” вопросе, другим — непозволительность беспринципных шатаний.


б) МОЖЕТ ЛИ ГАЗЕТА БЫТЬ КОЛЛЕКТИВНЫМ ОРГАНИЗАТОРОМ?

Весь гвоздь статьи “С чего начать?” состоит в постановке именно этого вопроса и в утвердительном его решении. Единственную, известную нам, попытку разобрать этот вопрос по существу и доказать необходимость отрицательного его решения делает Л. Надеждин, доводы которого мы и воспроизведем целиком:“...Нам очень нравится постановка в “Искре” (№ 4) вопроса о необходимости общерусской газеты, но мы никак не можем согласиться, чтобы эта постановка подходила под заглавие статьи: “С чего начать?”. Это одно из дел, несомненно крайне важных, но не им, не целой серией популярных листков, не горою прокламаций может быть положено начало боевой организации для революционного момента. Необходимо приступить к сильным политическим организациям на местах. У нас их нет, у нас шла главным образом работа среди интеллигентных рабочих, массы же вели почти что исключительно экономическую борьбу. Если не воспитаются сильные политические организации на местах, что значит хотя бы и превосходно поставленная общерусская газета? Неопалимая купина, сама горящая, не сгорающая, но и никого не зажигающая! Вокруг нее, в деле для нее соберется народ, сорганизуется — думает “Искра”. Да ему гораздо ближе собраться и сорганизоваться вокруг дела более конкретного! Таким может и должна явиться широкая постановка местных газет, приготовление теперь же рабочих сил к демонстрациям, постоянная работа местных организаций среди безработных (неотступно распространять между ними листки и листовки, созывать их на собрания, на отпоры правительству и т. п.). Надо на местах завязать живую политическую работу, и когда явится необходимым объединение на этой реальной почве, — оно будет не искусственным, не бумажным, — не газетами достигается такое объединение местных работ в общерусское дело!” (“Канун рев.”, с. 54). Мы подчеркивали те места этой красноречивой тирады, которые наиболее рельефно показывают и неправильность оценки автором нашего плана и неправильность его точки зрения вообще, противопоставляемой здесь “Искре”. Если не воспитаются сильные политические организации на местах, — ничего не будет значить и превосходнейшая общерусская газета. — Совершенно справедливо. Но в том-то и суть, что нет иного средства воспитать сильные политические организации, как посредством общерусской газеты. Автор просмотрел самое существенное заявление “Искры”, сделанное ею до перехода к изложению ее “плана”: необходим “призыв к выработке революционной организации, способной объединить все силы и руководить движением не только по названию, но и на самом деле, т. е. быть всегда готовой к поддержке всякого протеста и всякой вспышки, пользуясь ими для умножения и укрепления военных сил, годных для решительного боя”. Но принципиально-то с этим теперь, после февраля и марта, все согласятся — продолжает “Искра” — а нам нужно не принципиальное, а практическое решение вопроса, нужно немедленно выставить такой определенный план постройки, чтобы сейчас же с разных сторон все могли приняться за постройку. А нас опять от практического решения тащат назад — к принципиально верной, бесспорной, великой, но совершенно недостаточной, совершенно непонятной для широкой массы работающих истине: “воспитывать сильные политические организации”! Не об этом уже идет речь, почтенный автор, а о том, как именно воспитывать и воспитать надо! Неверно, что “у нас шла главным образом работа среди интеллигентных рабочих, массы же вели почти что исключительно экономическую борьбу”. В такой форме это положение сбивается на обычное для “Свободы” и ошибочное в корне противопоставление интеллигентных рабочих “массе”. У нас и интеллигентные-то рабочие в последние годы “почти что исключительно вели экономическую борьбу”. Это с одной стороны. А с другой стороны, никогда и массы не научатся вести политическую борьбу, покуда мы не поможем воспитаться руководителям этой борьбы и из интеллигентных рабочих, и из интеллигентов; воспитаться же такие руководители могут исключительно на систематической, текущей оценке всех сторон нашей политической жизни, всех попыток протеста и борьбы различных классов и по различным поводам. Поэтому говорить о “воспитании политических организаций” и в то же время противопоставлять “бумажное дело” политической газеты — “живой политической работе на местах” просто смешно! Да ведь “Искра” и подводит свой “план” газеты к “плану” выработать такую “боевую готовность”, чтобы поддерживать и движение безработных, и крестьянские бунты, и недовольство земцев, и “возмущение населения против зарвавшегося царского башибузука” и проч. Ведь всякий знакомый с движением знает досконально, что об этом даже и не думает громадное большинство местных организаций, что многие из намечаемых здесь перспектив “живой политической работы” ни разу еще не проводились в жизни ни единой организацией, что попытка, напр., обратить внимание на рост недовольства и протеста в земской интеллигенции вызывает чувство растерянного недоумения и у Надеждина (“господи, да не для земцев ли этот орган?”, “Канун”, с. 129), и у “экономистов” (№ 12 “Искры”, письмо), и у многих практиков. При этих условиях “начать” можно только с того, чтобы побудить людей думать обо всем этом, побудить их суммировать и обобщать все и всяческие проблески брожения и активной борьбы. “Живую политическую работу” можно начать в наше время принижения социал-демократических задач исключительно с живой политической агитации, невозможной без общерусской, часто выходящей и правильно распространяемой газеты. Люди, усматривающие в “плане” “Искры” проявление “литературщины”, не поняли совершенно самой сути плана, увидев цель в том, что выдвигается как наиболее подходящее в настоящий момент средство. Эти люди не дали себе труда подумать о двух сравнениях, которыми наглядно иллюстрировался предлагаемый план. Постановка общерусской политической газеты — говорилось в “Искре” — должна быть основной нитью, держась которой мы могли бы неуклонно развивать, углублять и расширять эту организацию (т. е. революционную организацию, всегда готовую к поддержке всякого протеста и всякой вспышки). Скажите, пожалуйста: когда каменщики кладут в разных местах камни громадной и совершенно невиданной постройки, — не “бумажное” ли это дело проведение нитки, помогающей находить правильное место для кладки, указывающей на конечную цель общей работы, дающей возможность пустить в ход не только каждый камень, но и каждый кусок камня, который, смыкаясь с предыдущими и последующими, возводит законченную и всеобъемлющую линию? И разве мы не переживаем как раз такого момента в нашей партийной жизни, когда у нас есть и камни и каменщики, а не хватает именно видимой для всех нити, за которую все могли бы взяться? Пусть кричат, что, протягивая нить, мы хотим командовать: если бы мы хотели командовать, господа, мы бы написали вместо “Искра № I” — “Рабочая Газета № З”, как нам предлагали некоторые товарищи и как мы имели бы полное право сделать после тех событий, о которых было рассказано выше. Но мы не сделали этого: мы хотели оставить себе свободные руки для непримиримой борьбы со всякими лжесоциал-демократами; мы хотели, чтобы нашу нитку, ежели она проведена правильно, стали уважать за ее правильность, а не за то, что она проведена официальным органом.“Вопрос объединения местной деятельности в центральных органах вертится в заколдованном кругу, — поучает нас Л. Надеждин, — для объединения требуется однородность элементов, а эта однородность сама может быть создана только чем-нибудь объединяющим, но это объединяющее может явиться продуктом сильных местных организаций, которые теперь отнюдь не отличаются однородным характером”. Истина столь же почтенная и столь же бесспорная, как и та, что надо воспитывав сильные политические организации. Истина столь же, как и та, бесплодная. Всякий вопрос “вертится в заколдованном кругу”, ибо вся политическая жизнь есть бесконечная цепь из бесконечного ряда звеньев. Все искусство политика в том и состоит, чтобы найти и крепко-крепко уцепиться за такое именно звенышко, которое всего меньше может быть выбито из рук, которое всего важнее в данный момент, которое всего более гарантирует обладателю звенышка обладание всей цепью. Будь у нас отряд опытных каменщиков, настолько спевшихся, чтобы они и без нитки могли класть камни именно там, где нужно (это вовсе не невозможно, если говорить абстрактно), — тогда мы могли бы, пожалуй, взяться и за другое звенышко. Но в том-то и беда, что опытных и спевшихся каменщиков у нас еще нет, что камни сплошь да рядом кладутся совсем зря, кладутся не по общей нитке, а до того раздробленно, что неприятель сдувает их, как будто бы это были не камни, а песчинки.Другое сравнение: “Газета — не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор. В этом последнем отношении ее можно сравнить с лесами, которые строятся вокруг возводимого здания, намечают контуры постройки, облегчают сношения между отдельными строителями, помогают им распределять работу и обозревать общие результаты, достигнутые организованным трудом”. Не правда ли, как это похоже на преувеличение своей роли литератором, человеком кабинетной работы? Леса для самого жилища вовсе не требуются, леса строятся из худшего материала, леса возводятся на небольшой срок и выкидываются в печку, раз только здание хотя бы вчерне закончено. Относительно построек революционных организаций опыт свидетельствует, что их и без лесов удается иногда построить — возьмите семидесятые годы. Но теперь у нас и представить себе нельзя возможности возвести без лесов необходимую для нас постройку.Надеждин не соглашайся с этим и говорит: “вокруг газеты, в деле для нее соберется народ, сорганизуется — думает “Искра”. Да ему гораздо ближе собраться и сорганизоваться вокруг дела более конкретного!)) Так, как: “гораздо ближе вокруг более конкретного”... Русская пословица говорит: не плюй в колодец, — пригодится воды напиться. Но есть люди, что не прочь напиться и из такого колодца, в который уже наплевано. До каких только гадостей не договорились наши великолепные легальные “критики марксизма” и нелегальные поклонники “Рабочей Мысли” во имя этой большей конкретности! Как придавлено все наше движение нашей узостью, безынициативностью и робостью, оправдываемой традиционными доводами “гораздо ближе вокруг более конкретного”! И Надеждин, — считающий себя особенно чутким к “жизни”, осуждающий особенно строго “кабинетных” людей, обвиняющий (с претензией на остроумие) “Искру” в слабости везде видеть “экономизм”, воображающий, что он стоит гораздо выше этого деления на ортодоксов и критиков, — не замечает того, что он играет своими доводами на руку возмущающей его узости, что он пьет из самого что ни на есть проплеванного колодца! Да, самого искреннего возмущения узостью, самого горячего желанья поднять преклоняющихся перед ней людей еще недостаточно, если возмущающийся носится без руля и без ветрил и так же “стихийно”, как и революционеры 70-х годов, хватается за “эксцитативный террор”, за “аграрный террор”, за “набат” и т. п. Посмотрите на это “более конкретное”, вокруг чего — он думает — “гораздо ближе” будет собраться и сорганизоваться: 1. местные газеты; 2. приготовление к демонстрациям;. 3. работа среди безработных. С первого же взгляда видно, что все эти дела выхвачены совершенно случайно, наудачу, чтобы сказать что-нибудь, ибо, как бы мы ни смотрели на них, видеть в них что-либо специально пригодное “собрать и сорганизовать” совсем уже несуразно. Ведь тот же самый Надеждин парой страниц ниже говорит: “пора бы нам просто констатировать факт: на местах ведется крайне жалкая работа, комитеты не делают и десятой части того, что могли бы делать... те объединяющие центры, какие у нас есть теперь, это — фикция, это — революционная канцелярщина, взаимное пожалование друг друга в генералы, и так будет до тех пор, пока не вырастут местные сильные организации”. В этих словах, несомненно, наряду с преувеличениями, заключается много горькой истины, и неужели Надеждин не видит связи между жалкой работой на местах и той узостью кругозора деятелей, узостью размаха их деятельности, которые неизбежны при неподготовленности замыкающихся в рамки местных организаций деятелей? Неужели он, подобно автору статьи об организации в “Свободе”, забыл о том, как переход к широкой местной прессе (с 1898 года) сопровождался особенным усилением “экономизма” и “кустарничества”? Да если бы даже и возможна была сколько-нибудь удовлетворительная постановка “широкой местной прессы” (а мы показали выше, что она невозможна, за исключением совершенно особенных случаев), то и тогда местные органы не могли бы “собрать и сорганизовать” все силы революционеров для общего натиска на самодержавие, для руководства единой борьбой. Не забудьте, что речь идет здесь только о “собирающем”, об организаторском значении газеты, и мы могли бы предложить защищающему раздробленность Надеждину им же поставленный иронический вопрос: “не получили ли мы откуда-нибудь в наследство 200 000 революционных организаторских сил?”. Далее, “приготовление к демонстрациям” нельзя противопоставлять плану “Искры” уже потому, что этот план как раз самые широкие демонстрации и предусматривает как одну из целей; речь же идет о выборе практического средства. Надеждин опять запутался здесь, упустив из виду, что “приготовлять” демонстрации (до сих пор происходившие в громадном большинстве случаев совершенно стихийно) может только уже “собранное и сорганизованное” войско, а мы именно не умеем собрать и сорганизовать. “Работа среди безработных”. Опять та же путаница, ибо это тоже представляет из себя одно из военных действий мобилизованного войска, а не план мобилизовать войско. До какой степени и тут недооценивает Надеждин вреда нашей раздробленности, отсутствия у нас “200 000 сил”, видно из следующего. “Искру” упрекали многие (в том числе и Надеждин) за бедность сведений о безработице, за случайность корреспонденции о самых обыденных явлениях деревенской жизни. Упрек справедлив, но “Искра” тут “без вины виновата”. Мы стараемся “провести ниточку” и через деревню, но каменщиков там почти нигде нет, и приходится поощрять всякого, сообщающего даже обыденный факт, — в надежде, что это умножит число сотрудников по этой области и научит всех нас выбирать, наконец, и действительно выпуклые факты. Но материала-то для учебы так мало, что без обобщения его по всей России учиться решительно не на чем. Несомненно, что человек, обладающий хотя приблизительно такими же агитаторскими способностями и таким знанием жизни босяка, какие видны у Надеждина, мог бы оказать агитацией среди безработных неоценимые услуги движению, — но такой человек зарыл бы в землю свой талант, если бы не позаботился оповещать всех русских товарищей о каждом шаге своей работы на поученье и пример людям, которые, в массе своей, и не умеют еще взяться за новое дело.О важности объединения, о необходимости “собрать и сорганизовать” говорят теперь решительно все, но нет в большинстве случаев никакого определенного представления о том, с чего начать и как веет это дело объединения. Все согласятся, наверное, что если мы “объединяем” отдельные — скажем, районные — кружки одного города, то для этого необходимы общие учреждения, т. е. не одно только общее званье “союза”, а действительно общая работа, обмен материалом, опытом и силами, распределение функций уже не только по районам, а по специальностям всей городской деятельности. Всякий согласится, что солидный конспиративный аппарат не окупится (если можно употребить коммерческое выражение) “средствами” (и материальными и личными, разумеется) одного района, что на этом узком поприще не развернуться таланту специалиста. То же самое относится, однако, и к объединению разных городов, ибо и такое поприще, как отдельная местность, оказывается и оказалось уже в истории нашего социал-демократического движения непомерно узким: мы это подробно доказывали выше на примере и политической агитации и организационной работы. Надо, необходимо надо и прежде всего надо расширить это поприще, создать фактическую связь между городами на регулярной общей работе, ибо раздробленность придавливает людей, которые “сидят, как в яме” (по выражению автора одного письма в “Искру”), не зная, что делается на белом свете, у кого им поучиться, как добыть себе опыт, как удовлетворить желание широкой деятельности. И я продолжаю настаивать, что эту фактическую связь можно начать создавать только на общей газете, как единственном регулярном общерусском предприятии, суммирующем итоги самых разнообразных видов деятельности и тем подталкивающем людей идти неустанно вперед по всем многочисленным путям, ведущим к революции, как все дороги ведут в Рим. Если мы не на словах только хотим объединения, то надо, чтобы каждый местный кружок тотчас же уделил, скажем, четверть своих сил активной работе над общим делом, и газета сразу показывает ему общий абрис, размеры и характер этого дела, показывает, какие именно пробелы всего сильнее ощущаются во всей общерусской деятельности, где нет агитации, где слабы связи, какие колесики громадного общего механизма мог бы данный кружок подправить или заменить лучшими. Кружок, не работавший еще, а только ищущий работы, мог бы начинать уже не как кустарь в отдельной маленькой мастерской, не ведающий ни развития “промышленности” до него, ни общего состояния данных промышленных способов производства, а как участник широкого предприятия, отражающего весь общереволюционный натиск на самодержавие. И чем совершеннее была бы отделка каждого колесика, чем больше число детальных работников над общим делом, тем чаще становилась бы наша сеть и тем меньше смятения в общих рядах вызывали бы неизбежные провалы. Фактическую связь начала бы создавать уже одна функция распространения газеты (если бы таковая заслуживала названия газеты, т. е. выходила регулярно и не раз в месяц, как выходят толстые журналы, а раза четыре в месяц). Теперь сношения между городами по надобностям революционного дела являются величайшей редкостью и, во всяком случае, исключением; тогда эти сношения стали бы правилом и обеспечивали, разумеется, не только распространение газеты, а также (что гораздо важнее) обмен опытом, материалами, силами и средствами. Размах организационной работы сразу стал бы во много раз шире, и успех одной местности поощрял бы постоянно к дальнейшему усовершенствованию, к желанию воспользоваться готовым уже опытом действующего в другом конце страны товарища. Местная работа стала бы гораздо богаче и разностороннее, чем теперь: политические и экономические обличения, собираемые по всей России, давали бы умственную пищу рабочим всех профессий и всех ступеней развития, давали материал и повод для бесед и чтений по самым разнообразным вопросам, поднятым к тому же и намеками легальной печати, и разговорами в обществе, и “стыдливыми” правительственными сообщениями. Каждая вспышка, каждая демонстрация оценивалась и обсуждалась бы со всех сторон во всех концах России, вызывая желание не отстать от других, сделать лучше других — (мы, социалисты, вовсе не отвергаем вообще всякого соревнования, всякой “конкуренции”!), — подготовить сознательно то, что в первый раз вышло как-то стихийно, воспользоваться благоприятными условиями данной местности или данного момента для видоизменения плана атаки и проч. В то же время это оживление местной работы не приводило бы к тому отчаянному “предсмертному” напряжению всех сил и постановке ребром всех людей, каковым является зачастую теперь всякая демонстрация или всякий номер местной газеты: с одной стороны, полиции гораздо труднее добраться до “корней”, раз неизвестно, в какой местности надо искать их; с другой стороны, регулярная общая работа приучала бы людей сообразовать силу данной атаки с данным состоянием сил такого-то отряда общей армии (сейчас о таком сообразовании почти никто никогда и не думает, ибо атаки случаются на девять десятых стихийно) и облегчала бы “перевозку” из другого места не только литературы, но и революционных сил.Теперь эти силы истекают в массе случаев кровью на узкой местной работе, а тогда являлась бы возможность и постоянно были бы поводы перебрасывать сколько-нибудь способного агитатора или организатора из конца в конец страны. Начиная с маленькой поездки по делам партии на счет партии, люди привыкали бы переходить целиком на содержание партии, делаться профессиональными революционерами, вырабатывать из себя настоящих политических вождей.И если бы нам действительно удалось достигнуть того, чтобы все или значительное большинство местных комитетов, местных групп и кружков активно взялись за общее дело, мы могли бы в самом недалеком будущем поставить еженедельную газету, регулярно распространяемую в десятках тысяч экземпляров по всей России. Эта газета стала бы частичкой громадного кузнечного меха, раздувающего каждую искру классовой борьбы и народного возмущения в общий пожар. Вокруг этого, самого по себе очень еще невинного и очень еще небольшого, но регулярного и в полном значении слова общего дела систематически подбиралась и обучалась бы постоянная армия испытанных борцов. По лесам или подмосткам этой общей организационной постройки скоро поднялись и выдвинулись бы из наших революционеров социал-демократические Желябовы, из наших рабочих русские Бебели, которые встали бы во главе мобилизованной армии и подняли весь народ на расправу с позором и проклятьем России.Вот о чем нам надо мечтать!***“Надо мечтать!” Написал я эти слова и испугался. Мне представилось, что я сижу на “объединительном съезде”, против меня сидят редакторы и сотрудники “Рабочего Дела”. И вот встает товарищ Мартынов и грозно обращается ко мне: “А позвольте вас спросить, имеет ли еще автономная редакция право мечтать без предварительного опроса комитетов партии?”. А за ним встает товарищ Кричевский и (философски углубляя товарища Мартынова, который уже давно углубил товарища Плеханова) еще более грозно продолжает: “Я иду дальше. Я спрашиваю, имеет ли вообще право мечтать марксист, если он не забывает, что по Марксу человечество всегда ставит себе осуществимые задачи и что тактика есть процесс роста задач, растущих вместе с партией?”.От одной мысли об этих грозных вопросах у меня мороз подирает по коже, и я думаю только — куда бы мне спрятаться. Попробую спрятаться за Писарева.“Разлад разладу рознь, — писал по поводу вопроса о разладе между мечтой и действительностью Писарев. — Моя мечта может обгонять естественный ход событий или же она может хватать совершенно в сторону, туда, куда никакой естественный ход событий никогда не может прийти. В первом случае мечта не приносит никакого вреда; она может даже поддерживать и усиливать энергию трудящегося человека... В подобных мечтах нет ничего такого, что извращало или парализовало бы рабочую силу. Даже совсем напротив. Если бы человек был совершенно лишен способности мечтать таким образом, если бы он не мог изредка забегать вперед и созерцать воображением своим в цельной и законченной картине то самое творение, которое только что начинает складываться под его руками, — тогда я решительно не могу представить, какая побудительная причина заставляла бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы в области искусства, науки и практической жизни... Разлад между мечтой и действительностью не приносит никакого вреда, если только мечтающая личность серьезно верит в свою мечту, внимательно вглядываясь в жизнь, сравнивает свои наблюдения с своими воздушными замками и вообще добросовестно работает над осуществлением своей фантазии. Когда есть какое-нибудь соприкосновение между мечтой и жизнью, тогда все обстоит благополучно”.Вот такого-то рода мечтаний, к несчастью, слишком мало в нашем движении. И виноваты в этом больше всего кичащиеся своей трезвенностью, своей “близостью” к “конкретному” представители легальной критики и нелегального “хвостизма”.


в) КАКОГО ТИПА ОРГАНИЗАЦИЯ НАМ НУЖНА?

Из предыдущего читатель видит, что наша “тактика-план” состоит в отрицании немедленного призыва к штурму, в требовании устроить “правильную осаду неприятельской крепости”, или иначе в требовании направить все усилия на то, чтобы собрать, сорганизовать и мобилизовать постоянное войско. Когда мы осмеяли “Рабочее Дело” за его прыжок от “экономизма” к воплям о штурме (раздавшимся в апреле 1901 г. в № 6 “Листка “Р. Дела””), оно обрушилось, разумеется, на нас с обвинением в “доктринерстве”, непонимании революционного долга, в призыве к осторожности и т. п. Нас нисколько не удивили, конечно, эти обвинения в устах людей, не имеющих никаких устоев и отделывающихся глубокомысленной “тактикой-процессом”, как не удивило и то, что такие обвинения повторил Надеждин, питающий вообще самое величественное презрение к прочным программным и тактическим устоям.Говорят, что история не повторяется. Но Надеждин изо всех сил старается повторить ее и усердно копирует Ткачева, разнося “революционное культурничество”, крича о “набате вечевого колокола”, об особой “точке зрения кануна революции” и т. п. Он забывает, по-видимому, известное изречение, что если оригинал исторического события представляет из себя трагедию, то копия с него является лишь фарсом. Подготовленная проповедью Ткачева и осуществленная посредством “устрашающего” и действительно устрашавшего террора попытка захватить власть — была величественна, а “эксцитативный” террор маленького Ткачева просто смешон и особенно смешон, когда дополняется идеей организации середняков.“Если бы “Искра”, — пишет Надеждин, — вышла из своей сферы литературщины, она увидела бы, что это (такие явления, как письмо рабочего в “Искре” № 7, и т. п.) симптомы того, что очень-очень скоро начнется “штурм”, и говорить теперь (sic!) об организации, тянущейся нитками от общерусской газеты, это — плодить кабинетные мысли и кабинетную работу”. Посмотрите же, какая это невообразимая путаница: с одной стороны, эксцитативный террор и “организация середняков” наряду с мнением, что “гораздо ближе” собраться вокруг “более конкретного”, вроде местных газет, — ас другой стороны, “теперь” говорить об общерусской организации значит плодить кабинетные мысли, т. е., говоря прямее и проще, “теперь” уже поздно! А “широкая постановка местных газет”, — это не поздно, почтеннейший Л. Надеждин? И сравните с этим точку зрения и тактику “Искры”: эксцитативный террор — пустяки, говорить об организации именно середняков и о широкой постановке местных газет значит открывать настежь дверь “экономизму”. Надо говорить о единой общерусской организации революционеров, и говорить о ней не поздно до тех самых пор, когда начнется настоящий, а не бумажный штурм.“Да, насчет организации у нас обстоят дела крайне не блестяще, — продолжает Надеждин, — да, “Искра” совершенно права, говоря, что главная масса наших военных сил — добровольцы и повстанцы... Это хорошо, что вы трезво представляете себе положение наших сил, но зачем же при этом забывать, что толпа вовсе не наша и что поэтому ома у нас не спросит, когда открывать военные действия, и пойдет “бунтоваться”... Когда выступит сама толпа с ее стихийной разрушительной силой, ведь она может смять, оттереть “постоянное войско”, в которое всё собирались, да не поспели вносить чрезвычайно систематическую организацию”. (Курсив наш.)Удивительная логика! Именно потому, что “толпа не наша”, неразумно и неприлично кричать о “штурме” сию минуту, ибо штурм есть атака постоянного войска, а не стихийный взрыв толпы. Именно потому, что толпа может смять и оттереть постоянное войско, нам обязательно необходимо “поспевать” за стихийным подъемом со своей работой “внесения чрезвычайно систематической организации” в постоянное войско, ибо, чем больше “поспеем” мы внести такой организованности, тем более вероятно, что постоянное войско не будет смято толпой, а встанет впереди и во главе толпы. Надеждин путается потому, что воображает, будто это систематически организуемое войско занято чем-либо отрывающим его от толпы, тогда как на самом деле оно занято исключительно всесторонней и всеобъемлющей политической агитацией, т. е. именно работой, сближающей и сливающей воедино стихийно-разрушительную силу толпы и сознательно-разрушительную силу организации революционеров. Ведь вы, господа, валите с больной головы на здоровую, ибо именно группа “Свобода”, внося в программу террор, тем самым зовет к организации террористов, а такая организация действительно отвлекла бы наше войско от сближения его с толпой, которая еще, к сожалению, не наша, которая еще, к сожалению, не спрашивает или мало спрашивает нас о том, когда и как открывать военные действия.“Мы проглядим самое революцию, — продолжает Надеждин пугать “Искру”, — как проглядели нынешние события, свалившиеся нам словно снег на голову”. Эта фраза, в связи с приведенными выше, наглядно показывает нам нелепость сочиненной “Свободою” особой “точки зрения кануна революции”. Особая “точка зрения” сводится, если прямо говорить, к тому, что “теперь” поздно уже рассуждать и готовиться. Если так, о почтеннейший враг “литературщины”, — то к чему же было писать на 132 печатных страницах “о вопросах теории и тактики”? Не находите ли вы, что “точке зрения кавуна революции” более приличествовало бы издание 132 тысяч листков с кратким воззванием: “бей их!”?Проглядеть революцию всего менее рискует именно тот, кто ставит во главу угла всей своей и программы, и тактики, и организационной работы всенародную политическую агитацию, как делает “Искра”. Люди, занятые по всей России витьем нитей организации, тянущейся от общерусской газеты, не только не проглядели весенних событий, а дали нам, наоборот, возможность предсказать их. Не проглядели они и тех демонстраций, которые описаны в №№ 13 и 14 “Искры”: напротив, они участвовали в них, живо сознавая свою обязанность идти на помощь стихийному подъему толпы и помогая в то же время, чрез посредство газеты, ознакомляться с этими демонстрациями и утилизировать их опыт всем русским товарищам. Не проглядят они, если живы будут, и революции, которая потребует от нас прежде всего и больше всего опытности в агитации, уменья поддерживать (по-социал-демократически поддерживать) всякий протест, уменья направлять стихийное движение, оберегая его и от ошибок друзей, и от ловушек врагов!Мы подошли таким образом к последнему соображению, которое заставляет нас особенно настаивать на плане организации вокруг общерусской газеты, посредством совместной работы над общей газетой. Только такая организация обеспечит необходимую для социал-демократической боевой организации гибкость, т. е. способность приспособляться немедленно к самым разнообразным и быстро меняющимся условиям борьбы, уменье, “с одной стороны, уклониться от сражения в открытом поле с подавляющим своей силою неприятелем, когда он собрал на одном пункте все силы, а с другой стороны, пользоваться неповоротливостью этого неприятеля и нападать на него там и тогда, где всего менее ожидают нападения”. Было бы величайшей ошибкой строить партийную организацию в расчете только на взрыв и уличную борьбу или только на “поступательный ход серой текущей борьбы”. Мы должны всегда вести нашу будничную работу и всегда быть готовы ко всему, потому что предвидеть заранее смену периодов взрыва периодами затишья очень часто бывает почти невозможно, а в тех случаях, когда возможно, нельзя было бы воспользоваться этим предвидением для перестройки организации, ибо смена эта в самодержавной стране происходит поразительно быстро, будучи иногда связана с одним ночным набегом царских янычар. И самое революцию надо представлять себе отнюдь не в форме единичного акта (как мерещится, по-видимому, Надеждиным), а в форме нескольких быстрых смен более или менее сильного взрыва и более или менее сильного затишья. Поэтому основным содержанием деятельности нашей партийной организации, фокусом этой деятельности должна быть такая работа, которая и возможна и нужна, как в период самого сильного взрыва, так и в период полнейшего затишья, именно: работа политической агитации, объединенной по всей России, освещающей все стороны жизни и направленной в самые широкие массы. А эта работа немыслима в современной России без общерусской, очень часто выходящей газеты. Организация, складывающаяся сама собою вокруг этой газеты, организация ее сотрудников (в широком смысле слова, т. е. всех трудящихся над ней) будет именно готова на все, начиная от спасенья чести, престижа и преемственности партии в момент наибольшего революционного “угнетения” и кончая подготовкой, назначением и проведением всенародного вооруженного восстания.В самом деле, представьте себе очень обычный у нас случай полного провала в одной или нескольких местностях. При отсутствии у всех местных организаций одного общего регулярного дела такие провалы сопровождаются часто перерывом работы на много месяцев. При наличности же общего дела у всех, — достаточно было бы, при самом сильном провале, нескольких недель работы двух-трех энергичных людей, чтобы связать с общим центром новые кружки молодежи, возникающие, как известно, весьма быстро даже теперь; — а когда это общее дело, страдающее от провала, у всех на виду, то новые кружки могут возникать и связываться с ним еще быстрее.С другой стороны, представьте себе народное восстание. В настоящее время, вероятно, все согласятся, что мы должны думать о нем и готовиться к нему. Но как готовиться? Не назначить же Центральному Комитету агентов по всем местам для подготовки восстания! Если бы у нас и был ЦК, он таким назначением ровно ничего не достиг бы при современных русских условиях. Наоборот, сеть агентов, складывающаяся сама собой на работе по постановке и распространению общей газеты, не должна была бы “сидеть и ждать” лозунга к восстанию, а делала бы именно такое регулярное дело, которое гарантировало бы ей наибольшую вероятность успеха в случае восстания. Именно такое дело закрепляло бы связи и с самыми широкими массами рабочих и со всеми недовольными самодержавием слоями, что так важно для восстания. Именно на таком деле вырабатывалась бы способность верно оценивать общее политическое положение и, следовательно, способность выбрать подходящий момент для восстания. Именно такое дело приучало бы все местные организации откликаться одновременно на одни и те же волнующие всю Россию политические вопросы, случаи и происшествия, отвечать на эти “происшествия” возможно энергичнее, возможно единообразнее и целесообразнее, — а ведь восстание есть, в сущности, самый энергичный, самый единообразный и самый целесообразный “ответ” всего народа правительству. Именно такое дело, наконец, приучало бы все революционные организации во всех концах России вести самые постоянные и в то же время самые конспиративные сношения, создающие фактическое единство партии, — а без таких сношений невозможно коллективно обсудить план восстания и принять те необходимые подготовительные меры накануне его, которые должны быть сохранены в строжайшей тайне. Одним словом, “план общерусской политической газеты” не только не представляет из себя плод кабинетной работы лиц, зараженных доктринерством и литературщиной (как это показалось плохо вдумавшимся в него людям), а наоборот, он является самым практическим планом начать со всех сторон и сейчас же готовиться к восстанию, не забывая в то же время ни на минуту своей будничной насущной работы.

---


ЗАКЛЮЧЕНИЕ

История русской социал-демократии явственно распадается на три периода.Первый период обнимает около десяти лет, приблизительно 1884—1894 гг. Это был период возникновения и упрочения теории и программы социал-демократии. Число сторонников нового направления в России измерялось единицами. Социал-демократия существовала без рабочего движения, переживая, как политическая партия, процесс утробного развития.Второй период обнимает три-четыре года, 1894—1898 гг. Социал-демократия появляется на свет божий, как общественное движение, как подъем народных масс, как политическая партия. Это — период детства и отрочества. С быстротой эпидемии распространяется повальное увлечение интеллигенции борьбой с народничеством и хождением к рабочим, повальное увлечение рабочих стачками. Движение делает громадные успехи. Большинство руководителей — совсем молодые люди, далеко не достигшие того “тридцатипятилетнего возраста”, который казался г. Н. Михайловскому какой-то естественной гранью. Благодаря своей молодости, они оказываются неподготовленными к практической работе и поразительно быстро сходят со сцены. Но размах работы у них большей частью был очень широкий. Многие из них начинали революционно мыслить, как народовольцы. Почти все в ранней юности восторженно преклонялись перед героями террора. Отказ от обаятельного впечатления этой геройской традиции стоил борьбы, сопровождался разрывом с людьми, которые во что бы то ни стало хотели остаться верными “Народной воле” и которых молодые социал-демократы высоко уважали. Борьба заставляла учиться, читать нелегальные произведения всяких направлений, заниматься усиленно вопросами легального народничества. Воспитанные на этой борьбе социал-демократы шли в рабочее движение, “ни на минуту” не забывая ни о теории марксизма, озарившей их ярким светом, ни о задаче низвержения самодержавия. Образование партии весной 1898 года было самым рельефным и в то же время последним делом социал-демократов этой полосы. Третий период подготовляется, как мы видели, в 1897 году и окончательно выступает на смену второго периода в 1898 году (1898—?). Это—период разброда, распадения, шатания. В отрочестве бывает так, что голос у человека ломается. Вот и у русской социал-демократии этого периода стал ломаться голос, стал звучать фальшью, — с одной стороны, в произведениях гг. Струве и Прокоповича., Булгакова и Бердяева, с другой стороны — у В. И—на и Р. М., у Б. Кричевского и Мартынова. Но брели розно и шли назад только руководители: само движение продолжало расти и делать громадные шаги вперед. Пролетарская борьба захватывала новые слои рабочих и распространялась по всей России, влияя в то же время косвенно и на оживление демократического духа в студенчестве и в других слоях населения. Сознательность же руководителей спасовала перед широтой и силой стихийного подъема среди социал-демократов преобладала уже другая полоса — полоса деятелей, воспитавшихся почти только на одной “легальной” марксистской литературе, а ее было тем более недостаточно, чем большей сознательности требовала от них стихийность массы. Руководители не только оказывались позади и в теоретическом отношении (“свобода критики”) и в практическом (“кустарничество”), но пытались защищать свою отсталость всякими выспренними доводами. Социал-демократизм принижался до тред-юнионизма и брентанистами легальной и хвостистами нелегальной литературы. Программа “Credo” начинала осуществляться, особенно когда “кустарничество” социал-демократов вызвало оживление революционных не социал-демократических направлений.И вот, если читатель упрекнет меня за то, что я чересчур подробно занимался каким-то “Раб. Делом”, я отвечу на это: “Р. Дело” приобрело “историческое” значение потому, что всего рельефнее отразило в себе “дух” этого третьего периода. Не последовательный Р. М., а именно флюгерствующие Кричевские и Мартыновы могли настоящим образом выразить разброд и шатания, готовность идти на уступки и перед “критикой”, и перед “экономизмом”, и перед терроризмом. Не величественное пренебрежение к практике со стороны какого-нибудь поклонника “абсолюта” характерно для этого периода, а именно соединение мелкого практицизма с полнейшей теоретической беззаботностью. Не столько прямым отрицанием “великих слов” занимались герои этого периода, сколько их опошлением: научный социализм перестал быть целостной революционной теорией, а превращался в мешанину, к которой “свободно” добавляли жидкости из всякого нового немецкого учебника; лозунг “классовая борьба” не толкал вперед к все более широкой, все более энергичной деятельности, а служил средством успокоения, так как ведь “экономическая борьба неразрывно связана с политической”; идея партии не служила призывом к созданию боевой организации революционеров, а оправдывала какую-то “революционную канцелярщину” и ребяческую игру в “демократические” формы.Когда кончается третий и начинается четвертый период (во всяком случае предвещаемый уже многими признаками), — мы не знаем. Из области истории мы переходим здесь в область настоящего, отчасти будущего.Но мы твердо верим, что четвертый период поведет к упрочению воинствующего марксизма, что из кризиса русская социал-демократия выйдет окрепшей и возмужавшей, что “на смену” арьергарда оппортунистов выступит действительный передовой отряд самого революционного класса.В смысле призыва к такой “смене” и сводя вместе все изложенное выше, мы можем на вопрос: что делать? дать краткий ответ:Ликвидировать третий период.

---
Приложение
ПОПЫТКА ОБЪЕДИНЕНИЯ “ИСКРЫ”С “РАБОЧИМ ДЕЛОМ”


Нам остается обрисовать ту тактику, которую приняла и последовательно проводила “Искра” в организационных отношениях к “Раб. Делу”. Тактика эта выражена вполне уже в № 1 “Искры”, в статье о “Расколе в Заграничном союзе русских социал-демократов”. Мы сразу встали на ту точку зрения, что настоящий “Союз русских социал-демократов за границей”, который был признан на первом съезде нашей партии ее заграничным представителем, раскололся на две организации; —что вопрос о представительстве партии остается открытым, будучи только временно и условно решен тем, что на Парижском международном конгрессе в постоянное Международное социалистическое бюро было выбрано от России два члена, по одному от каждой части расколовшегося “Союза”. Мы заявили, что по существу “Раб. Дело” не право, мы решительно встали в принципиальном отношении на сторону группы “Осв. труда”, но отказались в то же время входить в подробности раскола и отметили заслугу “Союза” в области чисто практической работы.Таким образом, наша позиция была до известной степени выжидательная: мы сделали уступку господствовавшему среди большинства русских социал-демократов мнению, что рука об руку с “Союзом” могут работать и самые решительные враги “экономизма”, ибо “Союз” не раз заявлял о своем принципиальном согласии с группой “Освобождение труда”, не претендуя, будто бы, на самостоятельную физиономию в коренных вопросах теории и тактики. Правильность занятой нами позиции косвенно была подтверждена тем, что почти одновременно с выходом первого номера “Искры” (декабрь 1900) от “Союза” отделились три члена, которые образовали так называемую “Группу инициаторов” и обратились: 1. к заграничному отделу организации “Искры”, 2. к революционной организации “Социал-демократ” и 3. к “Союзу” — с предложением посредничества в ведении переговоров о примирении. Первые две организации сразу ответили согласием, третья — отказом. Правда, когда один оратор изложил эти факты на “объединительном” съезде прошлого года, член администрации “Союза” заявил, что их отказ был вызван исключительно тем, что “Союз” был недоволен составом группы инициаторов. Считая своим долгом привести это объяснение, я не могу, однако, не заметить с своей стороны, что считаю его неудовлетворительным: зная о согласии двух организаций на переговоры, “Союз” мог обратиться к ним и через другого посредника или непосредственно.Весной 1901 г. с прямой полемикой против “Р. Дела” выступила и “Заря” (.№ 1, апрель) и “Искра” (№ 4, май). Последняя особенно напала на “Исторический поворот” “Р. Дела”, которое в своем апрельском листке, следовательно, уже после весенних событий, проявило неустойчивость по отношению к увлечению террором и “кровавыми” призывами. Несмотря на эту полемику, “Союз” ответил согласием на возобновление переговоров о примирении при посредстве новой группы “примирителей”. Предварительная конференция из представителей от трех вышеназванных организаций состоялась в июне и выработала проект договора на базисе подробнейшего “принципиального соглашения”, напечатанного “Союзом” в брошюре “Два съезда” и Лигой в брошюре “Документы “объединительного” съезда”.Содержание этого принципиального соглашения (или резолюций июньской конференции, как его чаще называют) показывает с полнейшей ясностью, что мы ставили непременным условием соединения самое решительное отрицание всех и всяких проявлений оппортунизма вообще и русского оппортунизма в частности. “Мы отвергаем, — гласит 1 п., — всякие попытки внесения оппортунизма в классовую борьбу пролетариата, — попытки, выразившиеся в так называемом “экономизме”, бернштейнианстве, мильеранизме и т. п.”. “В круг деятельности социал-демократии входит... идейная борьба со всеми противниками революционного марксизма” (4, с); “Во всех сферах организационно-агитационной деятельности социал-демократия не должна ни на минуту упускать из виду ближайшую задачу русского пролетариата — низвержение самодержавия” (5, а); ...“агитация не только на почве повседневной борьбы наемного труда с капиталом” (5, b); ...“не признавая... стадию чисто экономической борьбы и борьбы за частные политические требования” (5, с); ...“считаем важной для движения критику течений, возводящих в принцип... элементарность... и узость низших форм движения” (5, d). Даже совершенно посторонний человек, сколько-нибудь внимательно прочитавший эти резолюции, увидит из самой уже их формулировки, что они направлены против людей, которые были оппортунистами и “экономистами”, которые забывали хотя на минуту о задаче низвержения самодержавия, которые признавали теорию стадий, возводили в принцип узость и пр. И кто хотя сколько-нибудь знаком с полемикой против “Р. Дела” группы “Осв. труда”, “Зари” и “Искры”, тот ни на минуту не усомнится в том, что эти резолюции отвергают пункт за пунктом именно те заблуждения, в которые впадало “Раб. Дело”. Поэтому когда на “объединительном” съезде один из членов “Союза” заявил, что статьи в 10 “Р. Дела” вызваны не новым “историческим поворотом” “Союза”, а чрезмерной “абстрактностью” резолюций,—то один оратор имел полное право посмеяться над этим. Резолюции не только не абстрактны — ответил он — а невероятно конкретны: одного взгляда на них достаточно, чтобы видеть, что тут “кого-то ловили”. Это последнее выражение подало повод к характерному эпизоду на съезде. С одной стороны, Б. Кричевский ухватился за слово “ловили”, решив, что это — обмолвка, выдающая дурной умысел с нашей стороны (“подставить ловушку”), и патетически воскликнул: “Кого же именно, кого тут ловили?”.—“Вот, в самом деле, кого?”— иронически спросил Плеханов. — “Я помогу недогадливости товарища Плеханова,—отвечал Б. Кричевский,— я объясню ему, что тут ловили редакцию “Рабочего Дела” (общий хохот). Но мы не дали себя поймать!” (замечания слева: тем хуже для вас!). — С другой стороны, член группы “Борьба” (группы примирителей), говоря против поправок “Союза” к резолюциям и желая защищать нашего оратора, заявил, что выражение “ловили”, очевидно, нечаянно сорвалось в пылу полемики.Что касается меня, то я думаю, что от такой “защиты” не поздоровится оратору, употребившему разбираемое выражение. Я думаю, что слова “кого-то ловили” “в шутку сказаны, да всерьез задуманы”: мы всегда обвиняли “Р. Дело” в неустойчивости, в шатаниях, и потому, естественно, должны были постараться поймать его, чтобы сделать впредь шатания невозможными. О дурном умысле не могло тут быть и речи, ибо дело шло о принципиальной неустойчивости. И мы сумели “поймать” “Союз” настолько по-товарищески, что июньские резолюции подписал сам Б. Кричевский и еще один член администрации “Союза”.Статьи в № 10 “Р. Дела” (наши товарищи увидели этот номер только тогда, когда приехали на съезд, за несколько дней до начала заседаний) ясно показали, что с лета по осень в “Союзе” произошел новый поворот: “экономисты” опять взяли верх, и редакция, послушная всякому “веянию”, принялась опять защищать “самых отъявленных бернштейнианцев” и “свободу критики”, защищать “стихийность” и проповедовать устами Мартынова “теорию сужения” сферы нашего политического воздействия (в видах, будто бы, осложнения самого воздействия). Еще раз подтвердилось меткое замечание Парвуса, что оппортуниста трудно поймать какой бы то ни было формулой: он легко подпишет всякую формулу и легко отступит от нее, так как оппортунизм состоит именно в отсутствии сколько-нибудь определенных и твердых принципов. Сегодня оппортунисты отвергли всякие попытки внесения оппортунизма, отвергли всякую узость, обещали торжественно “ни на минуту не забывать о низвержении самодержавия”, вести “агитацию не только на почве повседневной борьбы наемного труда с капиталом” и пр. и пр. А завтра они меняют способ выражения и принимаются за старое под видом защиты стихийности, поступательного хода серой, текущей борьбы, превознесения требований, сулящих осязательные результаты, и т. п. Продолжая утверждать, что в статьях № 10 ““Союз” не видел и не видит никакого еретического отступления от общих принципов проекта конференции” (“Два съезда”, с. 26), “Союз” обнаруживает этим только полную неспособность или нежелание понять суть разногласий.После № 10 “Р. Д.” нам оставалось сделать только одну попытку: начать общую дискуссию, чтобы убедиться, солидарен ли весь “Союз” с этими статьями и с своей редакцией. “Союз” особенно недоволен нами за это, обвиняя нас в попытке посеять рознь в “Союзе”, в вмешательстве не в свое дело и проч. Обвинения явно неосновательные, ибо при выборной редакции, “поворачивающей” при самом легком ветерке, все зависит именно от направления ветра, и мы определяли это направление в закрытых заседаниях, на которых, кроме членов собравшихся объединяться организаций, никого не было. Внесение от имени “Союза” поправок к июньским резолюциям отняло у нас и последнюю тень надежды на соглашение. Поправки документально засвидетельствовали новый поворот к “экономизму” и солидарность большинства “Союза” с № 10 “Р. Д.”. Из круга проявлений оппортунизма вычеркивался “так называемый экономизм” (ввиду якобы “неопределенности смысла” этих трех слов, — хотя из такой мотивировки вытекает лишь необходимость более точно определить сущность широко распространенного заблуждения), вычеркивался и “мильеранизм” (хотя Б. Кричевский защищал его и в “Р. Д.” № 2—3, стр. 83—84 и еще прямее в “Vorwarts'e”). Несмотря на то, что июньские резолюции определенно указали задачу социал-демократии — “руководить всякими проявлениями борьбы пролетариата против всех форм политического, экономического и социального угнетения”, требуя тем самым внесения планомерности и единства во все эти проявления борьбы, — “Союз” добавлял еще совершенно лишние слова, что “экономическая борьба является могучим стимулом массового движения” (сами по себе эти слова бесспорны, но, при существовании узкого “экономизма”, они не могли не дать повода к лжетолкованиям). Мало того, в июньские резолюции вносилось даже прямое сужение “политики” как посредством удаления слов <-ни на минуту” (не забывать о цели низвержения самодержавия), так и посредством добавления слов, что “экономическая борьба есть наиболее широко применимое средство для вовлечения массы в активную политическую борьбу”. Понятно, что после внесения таких поправок все ораторы нашей стороны стали один за другим отказываться от слова, находя совершенно бесполезным дальнейшие переговоры с людьми, опять поворачивающими к “экономизму” и обеспечивающими себе свободу шатания.“Именно то, что “Союз” считал условием sine qua non прочности будущего соглашения, т. е. сохранения самостоятельной физиономии “Р. Д.” и его автономии, — именно это “Искра” считала камнем преткновения для соглашения” (“Два съезда”, стр. 25). Это очень неточно. На автономию “Р. Дела” мы никогда не посягали. Самостоятельность его физиономии мы действительно безусловно отвергали, если понимать под этим “самостоятельную физиономию” в принципиальных вопросах теории и тактики: июньские резолюции именно и содержат в себе безусловное отрицание такой самостоятельности физиономии, ибо эта “самостоятельность физиономии” на практике всегда означала, повторяем, всяческие шатания и поддержку этими шатаниями господствующего у нас и невыносимого в партийном отношении разброда. Статьями в № 10 и “поправками” “Рабочее Дело” ясно показало свое желание сохранить за собою именно эту самостоятельность физиономии, а такое желание естественно и неизбежно повело к разрыву и объявлению войны. Но мы все готовы были признать “самостоятельную физиономию” “Р. Д.” в смысле сосредоточения его на определенных литературных функциях. Правильное распределение этих функций напрашивалось само собою: 1. научный журнал, 2. политическая газета и 3. популярные сборники и популярные брошюры. Только согласие “Р. Д.” на такое распределение доказало бы искреннее желание его свести окончательно счеты с теми заблуждениями, против которых направлены июньские резолюции, только такое распределение устранило бы всякую возможность трений и обеспечило на самом деле прочность соглашения, послужив в то же время базисом для нового подъема нашего движения и новых успехов его.Теперь ни один русский социал-демократ не может уже сомневаться в том, что окончательный разрыв революционного направления с оппортунистическим вызван не “организационными” какими-либо обстоятельствами, а именно желанием оппортунистов упрочить самостоятельную физиономию оппортунизма и продолжать вносить в умы путаницу рассуждениями Кричевских и Мартыновых.


ПОПРАВКА К “ЧТО ДЕЛАТЬ?”

“Группа инициаторов”, о которой я рассказываю в брошюре “Что делать?”, стр. 141, просит меня сделать следующую поправку к изложению ее участия в попытке примирения заграничных социал-демократических организаций: “Из трех членов этой группы только один вышел из “Союза” в конце 1900 года, остальные же — в 1901 году, лишь после того, как они убедились в невозможности добиться от “Союза” согласия на конференцию с заграничной организацией “Искры” и “Революционной организацией Социал-демократ”, — в чем и состояло предложение “Группы инициаторов”. Это предложение администрация “Союза” сначала отвергла, мотивируя свой отказ от конференции “некомпетентностью” лиц, входящих в состав посреднической “Группы инициаторов”, причем выразила желание войти в непосредственные сношения с заграничной организацией “Искры”. Вскоре, однако, администрация “Союза” известила “Группу инициаторов”, что она после появления первого номера “Искры”, в котором напечатана заметка о расколе в “Союзе”, изменила свое решение и не желает входить в сношения с “Искрой”. Как объяснить после этого заявление члена администрации “Союза”, что отказ “Союза” от конференции был вызван исключительно недовольством последнего составом “Группы инициаторов”? Правда, непонятно также согласие администрации “Союза” на конференцию в июне прошлого года: ведь заметка в первом номере “Искры” осталась в силе, а “отрицательное” отношение “Искры” к “Союзу” еще яснее выступило в первой книжке “Зари” и 4-ом номере “Искры”, появившихся до июньской конференции”.

 

 

  Революция.RU :: Лента новостей, события, мнения АгитПроп газеты РЕВОЛЮЦИЯ: революционные плакаты, революционная поезия, революционная музыка

большевизм марксизм-ленинизм Революция.РУ большевизм марксизм-ленинизм Революция.РУ

[Избранное]

[Словарь]

[АгитПроп] [Сторонникам]
 

Рейтинг@Mail.ru