Это был теплый майский день. День, когда мы всё это начали… «Всё это» – организация «Мстители». Нас объединяла ненависть к режиму и сознание того, что переговоры ничего не решат. Мирным путем страну не изменишь… Но и совершить Революцию нам было не по силам, вот и занялись индивидуальным террором. Месть – свята, а мы мстили тем чиновникам и капиталистам, которые в наибольшей степени приложили руки к созданию невыносимых условий жизни большинства народа.

Шифровались серьезно: никто не должен был знать, кто мы и чем занимаемся, до того, как удастся первая наша акция. Я, например, работала в крупной газете, в силу чего имела возможность доступа в «высокие» кабинеты… Нас было девять – восемь мужчин и я. Долгое время приходилось доказывать, что я не хуже их. Единственная женщина в группе… Первая наша цель – крупный предприниматель, олигарх. Он воровал нефть и газ, алмазы и лес – и продавал за границу. Он продал бы иностранцам воздух нашей страны, если б мог… Три покушения на него сорвались, и нам пришлось лечь на дно. Выждав время, мы сменили объект – «замахнулись» на министра социального развития. Я была единственной – и это дело, не имевшее права на провал, поручили мне. Как мы готовились, неинтересно. И вот результат – я казнила его, этого странного Зураба Михайлова. Он обрек стариков, беспомощных инвалидов на медленную смерть, лишив их возможности получать необходимую врачебную помощь и лекарства – и поэтому не должен был жить.

Я казнила его во время какого-то выступления, на глазах журналистов – в прямом эфире, можно сказать. «Мстители» действовали и продолжают действовать от имени народа. Зураба проклинало 3/5 населения России…Мы приговариваем к смерти только тех, кто непосредственно виновен в бедственном положении народа. Их много – тех, кто ворует природные богатства, вывозит капиталы, пирует и развлекается в то время, как 90% жителей нашей страны находится на грани простого выживания. Но «высшей меры» достойны лишь совершившие серьезные преступления. Те, кто обрекает на гибель детей – в том числе еще не рожденных, вынуждая женщин делать аборты, ибо государство антисоциально, кто убивает нацию по миллиону человек в год, кто выбрасывает из дома стариков, превращая их в бродяг, и заставляет рыться помойках, ища пропитание…

На одном из допросов следователь сказал мне: «Жаль, что ты баба, я женщин не бью…». «Я не женщина, я мститель» – разрешила его моральную проблему. С первой секунды готовила себя ко всему. Один из моих товарищей попался – у него нашли взрывное устройство. Две недели он держался – это мы знали. Но больше его не видел никто и никогда. Жизнь министра это серьезно, вот почему я постаралась, чтобы от меня не услышали ни одного имени, ни одного факта – ничего, что касается организации. Они не были с этим согласны, конечно…

Это письмо я пишу в свою последнюю ночь. Да, приговорили к высшей мере. Я даже знаю, как это будет – ранним утром меня расстреляют. Отказалась от последнего слова – что и кому я должна говорить? Вину свою тоже не признала, не считаю себя убийцей – ведь я мстила за свой народ… Никакие признания были и не нужны, не было нужды добиваться их – судьба моя решалась «наверху». Скоро рассвет… Всё, чего я хочу – это смотреть в глаза тому, кто убьет меня.

И вот, в эту последнюю ночь, зная, что никто и никогда не прочтет, ведь лист бумаги сожгут вместе со мной, закапывать не будут – режим не оставляет следов – зная, что из ныне живущих ни один человек не подумает, не вспомнит обо мне, я всё-таки пишу это письмо. Не с целью покаяться, нет – чтобы знали, КАК ЭТО БЫЛО…

Может быть, мы были жестоки. Но только не более, чем наши жертвы к своему народу. По крайней мере, мы их не мучили, стреляли наверняка… Возможно, это тупиковый путь. Революции таким способом не совершить. Но я верю в нее, в торжество справедливости. Что делать, если гневных криков и жалобных стонов власть не слышит? Мы тоже приближали Революцию, как могли. Мы поступали по велению сердца. Мы верили. А победа, как и месть, неизбежна. Скоро рассвет…